– До хрена вас, чертей, что-то развелось в моей жизни, – процедила Вероника, меняя позицию.
– Мамочка, там же папа! – воскликнул подоспевший Андрюша.
Он обхватил Веронику за ногу, прижался к ней и протянул в маленькой ладошке пару начиненных пулями ружейных патронов, отливавших в темноте матовой восковой желтизной.
– Господи, как же я хочу, чтобы все это наконец завершилось! – пришла в себя Вероника. Она швырнула ружье с балкона, поцеловала сына в наполненные страхом и слезами глаза, прижала его к себе и дала волю чувствам: – Боже милостивый, помилуй меня, грешную… В этот миг она вспомнила про те зацепки, которые оставил ей алтаец: «Пока самой не надоест!»
– Вот оно, мое последнее пожелание. Вот оно! Мне надоело! Очень надоело! – сказала она Андрюше. – Теперь все у нас будет хорошо!
Утром на следующий день Самец ощутил промеж ног былую мужскую твердость, утраченную на долгие четыре месяца. Вероника принесла ему кофе в постель, обняла и долго, без слов, горячо дышала ему в шею своим теплым, мокрым носиком и, часто моргая, щекотала ухо мужа такими же влажными длинными ресницами.
В это же время утром в Москве, в хрущевке на Полежаевской, Будякин, вынув из ящика стола старый потертый блокнот с телефонами подруг, уверенно набирал первый попавшийся на глаза номер на букву А.
– Алло, Алла?..
Завещание
За Пасхой следовал еще один праздник – день рождения Арсения, приходившийся как раз на День Победы. По этому поводу было решено собраться на природе, у Вероники на даче. С долгами Арсений практически рассчитался (оставалась несущественная мелочь), и теперь, когда он уже был почти готов отойти от облицовочного бизнеса, очень хотелось собрать всех своих друзей, вспомнить былое, торжественно передать дела преемнику Конго и нацелить бригаду на дальнейшие трудовые подвиги.
Очень хорошо обогатиться помогла недавняя сделка. Один важный клиент, не скупясь и целиком положившись на вкус и опыт Арсения, профинансировал поездку в Польшу за материалами и оборудованием для своей квартиры. Именно этот вояж и принес так необходимые для закрытия долга последние барыши. Не сильно напрягаясь, друзья арендовали в Бресте большой бус, под завязку забили его в Варшаве, на улице Бартыцкой, всем необходимым, задержались на пару дней в гостях у бывших родственников, погуляли по кукольно-уютной столице Польши и благополучно доставили груз в Москву. Теперь Арсений со спокойной совестью мог заняться любимым, забытым на долгие три года медицинским делом.
А работнички, как на грех, опять попали в ситуацию, которую удалось разрулить самостоятельно, не беспокоя майора Рюмкина и полковника Артемова. Накануне в три часа ночи Арсения разбудил тревожный звонок. Коля Йогнутый интересовался, нет ли у шефа четырех патронов к маленькому автомату Калашникова, и если нет, то не подскажет ли он, где их можно срочно достать. Посчитав вопрос за глупую шутку, Арсений послал Колю куда подальше, оставив разбор вопроса до утра. Выяснилось, что прошлым вечером братья купили себе еще одну машину, теперь уже «Ниву», пригласили Колю ее оценить, обмыть и позавидовать. Пока Коля ехал, братья вспомнили, что он не пьет, раскрыли багажник, уселись в него, порезали закуску и начали отмечать покупку, не дожидаясь прибытия непьющего товарища. Накатив по первой, они позвонили Конго и Джулии, но те прийти отказались, сославшись на уважительные причины. Звонили Арсению – увы, он находился за пределами досягаемости сотовой связи. Рассудив, что им больше достанется, братья дружно выпили по второй, а потом и по третьей.
…Когда появился Коля, братья слегка притормозили набиравшую обороты пьянку, захлопнули багажник и, посадив друга на переднее пассажирское сиденье, принялись хвастаться покупкой. Энгельс, расположившийся сзади, демонстрировал работу лампочек освещения салона авто и горделиво поглаживал обивку. А Маркс, заняв водительское место, завел машину и, периодически надавливая на педаль акселератора, кивая головой в сторону капота, как бы приглашал Колю насладиться звуком работающего на полных оборотах двигателя.
Совсем некстати слева от «Нивы» остановился милицейский уазик. Из него вышел крепкий румяный сержант с автоматом в руках, подошел к водительской двери и постучал в окошко. Некоторое время Маркс тупо смотрел на сержанта, а потом, резко включив передачу, надавил на газ и бросился по газонам наутек. Недолго думая, милиционеры включились в погоню. Так как ни на мигалку, ни на спецсигнал «Нива» не отреагировала, остановить ее милиционерам удалось лишь за ближайшим углом – с помощью свинца. Первые предупредительные пули ушли в небо, а вот две другие легли точно в цель. Одна в багажник, другая в заднее колесо. Нарушителей выволокли из машины, положили на землю, недолго поистязали их тела резиновыми дубинками, а потом покидали в уазик и повезли в отдел для установления личности. Из машины до отделения, куда их доставили, друзей вели, как негров на плантацию. Закованную в наручники процессию возглавлял трясущийся, обмочивший от страха колени Маркс. За ним, уже с двумя кандалами на запястьях, с разведенными в сторону руками, на языке жестов как бы поясняющими: «А вот и мы!» – шел бледный Энгельс, а замыкал невеликую шеренгу невозмутимый Коля с маленьким автоматом Калашникова из которого их всех едва не убили несколько минут назад.
Слава богу, что дежурный капитан оказался человеком сообразительным и с чувством юмора. Он забрал у Коли автомат, отдал его своим подчиненным и отправил их на улицу продолжать несение службы по охране общественного порядка. Потом он запер нарушителей в обезьянник, сделал себе чай и приготовился слушать.
Ситуация оказалась предельно банальной: милиционеры всего-навсего хотели выяснить у Маркса какой-то адрес, а тот, приняв с дурна ума группу ППС за суровых гаишников с изобличающей трубочкой наперевес и решив, что вот прямо сейчас его лишат прав за управление автомобилем в нетрезвом виде, пытался уйти в побег. Колю за неимением состава преступления капитан отпустил, а с братьями (разобрать, кто из них Маркс, а кто Энгельс, дежурному так и не удалось) разговор предстоял особый. Чтобы замять дело, требовалось искупить свою вину, а именно: облицевать туалет и ванную комнату в квартире начальника отделения и добыть к утру четыре автоматных патрона, израсходованных при задержании. В качестве залога дежурный офицер оставил у себя водительское удостоверение Маркса и Энгельса, велев завтра прибыть рано утром к отделению с инструментом и в рабочей одежде. Дело кончилось тем, что расстрелянные патроны стражи порядка простили, но вместо этого увеличили объем работ в два раза, за счет еще одного крайне нуждавшегося в ремонте клиента – теперь уже заместителя начальника РОВД.
В тот день Коля еще прочнее укрепился в мысли, что пьянство зло, но поступиться своими убеждениями и не выпить на День Победы, так удачно совпавший с именинами его начальника, он не мог себе позволить.
Веселье удалось на славу. На следующий день, ненастным похмельным утром десятого мая, Коля лежал в гамаке, натянутом меж банькой и растущей чуть поодаль яблоней, и силился понять лексическое значение отчего-то въевшегося в голову слова «завещание». Проснувшись, он положил палец себе на запястье, усилием воли открыл один глаз и, уставившись на секундную стрелку стареньких командирских часов, принялся считать пульс. Путем несложных арифметических вычислений определив, что пульс отбивал около ста пятидесяти ударов в минуту, Коля поймал себя на мысли: если так пить дальше, то недолго в скором времени и оградкой обрасти. А также осознал, что для подсчета ударов сердца тактильный метод можно было и не применять – в голове и без того колотило гулко и отчетливо.
«„За“ и „вещание“, – поглядывая на остатки Вероникиного обелиска, разложил он в уме на составляющие этот назойливый нотариально-погребальный термин. – „За“ и „вещание“, – еще раз подумал Коля и, сняв с руки командирский хронометр, спрятал его в носок. – Это что же такое получается? Что, когда я умру, за моими вещами придут? Придут. Непременно придут. А чтобы люди не подрались, нужно конкретно рассказать им, что и кому достанется от меня на добрую память».
Мысли о смерти посещали Колю после каждого перепоя, поэтому он поставил для себя цель – пить нечасто, определив для этого всего лишь два знаменательных повода в году. Прочие события, отмечаемые по любой причине его многочисленным пьющим окружением, Коля игнорировал, за что его очень уважали жены пьющих товарищей и всегда ставили в пример своим непутевым мужьям.
Несмотря на то что пить категорически не хотелось, отвильнуть в этот раз Коле не удалось, потому что, как бы там ни было, но игнорирование заложенных в подсознание установок по всем индийским традициям и понятиям являлось поступком неправедным, да и чревато это было Божьей карой, чего Коля очень
