просьбе залётного сыскаря отнёсся с пониманием (своих-то он знал как облупленных) и, дав понять, что разговор будет долгим, пригласил его в свои подвальные апартаменты, предупредив при этом:
– Память у меня хорошая, но исключительно на мойки, ванны и унитазы. Так что придётся от них танцевать. А уж потом, с божьей помощью, и к хозяевам перейдём.
Служебная квартира была оклеена газетами, освещена плафонами, явно позаимствованными из подъездов, и обставлена мебелью, оставшейся после ликвидации бывшей ленинской комнаты. При входе скромно ютился бюст вождя, заменявший вешалку. Обстановку дополняли две зелёные садовые скамейки и чугунная мусорница.
Первым делом дядя Яша извлёк из шкафа (прежде являвшегося стендом «Когда Ильич был маленьким, он старших уважал») схему внутренних коммуникаций дома, представленных в первозданном виде, и долго водил по ней пальцем, выискивая нужный санузел.
– Всё верно, – сказал он затем. – Вот это та самая сто шестая квартира, про которую вы говорили. Оборудование так себе. Унитаз с трещинкой. Сливной механизм изношенный. Ванну поменяли в семьдесят пятом году. Сняли жестяную, поставили чугунную, югославского производства. Здесь у меня отметка, что сифон нестандартный. Тогда же и смеситель заменили. С доплатой… А что вас конкретно интересует?
– Кто в этой квартире проживал?
– Сейчас посмотрим… У меня тут всё карандашиком помечено, – пояснил дядя Яша. – Ответственная квартиросъёмщица Бурак Ядвига Станиславовна, а при ней сынок. Кажись, Рудольфом звали… Когда я дом на обслуживание принимал, ему лет двадцать пять было. Попозже к ним девица подселилась. Но прожила недолго, даже документы на прописку не сдавала. Примерно через годик съехала и после того я её больше не видел.
– Имя этой девицы вы не помните?
– И не интересовался даже. Тихая была. Краны не ломала, нижних жильцов не затопляла, мимо унитаза не делала, как некоторые. Пришла и ушла. Только люди говорили, что ушла она с пузом.
– А мужа у Ядвиги Станиславовны, стало быть, не имелось?
– Да разве этих мужей на всех напасёшься? Ребёнка в свое время нагуляла – и то слава богу! Другим после войны и этого счастья не досталось.
– Бураки дружили с кем-нибудь из соседей?
– Одинокие бабы по себе подруг выбирают, а таковых в подъезде больше не водилось. К сынку друзья частенько наведывались, но я у них документы не спрашивал.
– Та-аак… – Кондаков задумался. – А что ещё интересного вы можете рассказать об этой семье?
– В те времена в доме около трёхсот квартир было, – дядя Яша развёл руками, – а семей и того больше. Одна другой интересней. Особенно по праздникам. Разве всё упомнишь… Впрочем, надо в кладовке глянуть. Авось там какой-нибудь сувенирчик из сто шестой имеется. Пошли за мной.
Сантехник привёл Кондакова в узкую нежилую комнату, оборудованную стеллажами, переделанными из стендов «Ильич в Разливе», «Ильич и дети», «Свет Ленинских идей дарует миру мир».
Стеллажные полки были завалены какими-то полотняными мешочками, коробочками разного размера, свёртками, пластиковыми пакетами и конвертами, склеенными из плотной коричневой бумаги. Каждая отдельная вещь была снабжена бирочкой с номером. Всё это, взятое вместе, напоминало камеру хранения, которой пользовались исключительно лилипуты.
Видя, что Кондаков сгорает от любопытства, дядя Яша пояснил:
– Тут я храню некоторые забавные образчики, извлечённые из засорившихся унитазов. Одно время даже собирался создать музей, но начальство эту идею не поддержало. Дескать вам, сантехникам, только волю дай – сразу музей говна устроите и будете по полтиннику за вход брать.
– Мысль, между прочим, любопытная, – заулыбался Кондаков. – Взять да выставить на всеобщее обозрение экскременты разных знаменитостей – певцов, спортсменов, актеров. Какашки Элизабет Тейлор, говнецо Марадоны, понос Сальвадора Дали, свежая куча от Пласидо Доминго… Публика валом повалит. Ажиотаж будет похлеще, чем в музее восковых фигур. Это ведь не подделка какая- нибудь, а неотъемлемая часть живого организма… Но если серьёзно, то я согласен с вашим начальством. Мудрое решение. Весьма сомнительно, чтобы предметы, извлечённые из унитаза, могли представлять интерес для широкой общественности.
– А не скажите! – дядя Яша прищурился, что, учитывая дефект его зрения, выглядело, словно первые признаки надвигающейся агонии. – Забавные встречаются экземплярчики. Вот полюбуйтесь! Добыча из двадцать пятой квартиры.
Он взял пластиковый пакет с соответствующей биркой и вывалил на нижнюю полку что-то похожее на клубок дохлых, бледных аскарид.
– Что это? – брезгливо скривился Кондаков.
– Презервативы, – хладнокровно пояснил дядя Яша. – Больше сотни штук. Так слиплись, что хоть топором руби. А в той квартире, между нами говоря, проживала одинокая пенсионерка, председатель нашего домкома.
– С выходом на пенсию у людей частенько прорезаются самые низменные страсти, – сообщил Кондаков. – По себе знаю. Потому и на пенсию не тороплюсь.
– Это сорок шестая, – дядя Яша снял с полки увесистый розовый свёрток, который в его руках сразу превратился в затрапезный, изношенный бюстгальтер. – Одно время считалась квартирой образцового порядка. Даже соответствующий знак на дверях имела. И вот что я однажды достал из унитаза. Как видите, лифчик. Примерно шестого размера. Каждая чашечка, как моя кепка. А законная супруга хозяина носила в лучшем случае второй номер. И то со вкладышами.
– Надеюсь, вы не предъявили ей эту загадочную находку?
– Конечно, нет! Если муж с женой ссорятся, мне это потом боком вылазит. И сантехнику крушат, и в унитаз чего ни попадя запихивают… Как пример, могу привести пятьдесят вторую квартиру.
Теперь дядя Яша продемонстрировал ситцевое платьице, севшее до такой степени, что нельзя было даже понять – взрослое оно или детское. На груди имелось несколько ровных, коротких разрезов, вокруг которых ткань выглядела более темной.
– Не иначе, как ножиком пырнули, – приглядевшись повнимательней, констатировал Кондаков.
– И я так думаю. Да только ничего не докажешь. Хозяева квартиры перед этим съехали. Как говорится, ищи ветра в поле.
– Криминальный был у вас домишко.
– Да я бы не сказал. Вполне обыкновенный. Другие сантехники и не такое находили. Вот этот экспонат мне один дружок для коллекции презентовал, – дядя Яша открыл коробку, в которой лежал плотный ком линялой бумаги.
– Кроме подтирки, ничего не вижу, – поморщился Кондаков.
– Только мне и не хватало подтирку собирать! – обиделся дядя Яша, отчего его глаза окончательно разъехались в разные стороны. – Этим добром все стояки были забиты. Газетная бумага – это ведь не пипифакс. Ею патроны пыжевать, а не задницы подтирать, прости господи!.. Но тут совсем другой коленкор.
Он осторожно, ногтем отогнул уголок бумажки и на Кондакова глянул поблекший профиль Ленина.
– Денежки! – удивился тот.
– Ага, – кивнул дядя Яша. – Сотенные бумажки. Но все номера одинаковые. Фальшивки, стало быть.
– Грубая работа, – подтвердил Кондаков. – Клише, наверное, сапожным
