несколько раз судорожно вздохнула, взметнулась вверх - и окрестности вторично огласил утробный рев дракона, сопровождаемый гигантским столбом пламени.
- Ух ты, - завистливо прошептала Левая, - я тоже так хочу.
- И я, и я, - засуетилась Правая, - мне тоже...
- Без базара, - радушно улыбнулся Илья. Вопрос утилизации был решен. Выгребную яму искать больше не нужно.
Он зашел в горницу, оттащил Никиту Авдеевича в угол (тот уже почти дополз до порога с явным желанием разобраться с супостатом, а заодно и с Иваном), подхватил два ведра самогонки и выставил их на крыльцо. Правая и Левая дружно ринулись вперед, и вскоре над посадом расцвели еще два огненных цветка.
- Мы вот тут смекаем, матушка, - слегка покачивающиеся индюки старательно дышали в сторону. - Надобно воеводе нашему с Иваном подкрепление доставить. Дозволь пострадать за отечество! Не пожалеем живота своего... - Сотник Авдей стукнул себя крылом в грудь, но не рассчитал парусности своих новых 'рук' и зарылся клювом в землю.
Митрофан гордо тряхнул бородой и выступил вперед, прикрывая павшего товарища.
- Насмерть будем стоять, матушка! До последнего вздоха!
- Мамка, да они никак пьяные, - выпучила глаза Василиса.
- До последнего, говоришь? - зашипела рысь, вздыбив холку. - Это я вам сейчас устрою. Там, понимаешь, Никита Авдеич и Чебурашка с супостатом бьются, а они...
Битва была тяжелой, и Чебурашка, как и положено приличному домовому, занимался спасением остатков добра Василисы. Гремя ключами, домовой шнырял по подсобкам посада, торопливо пряча кухонную утварь в погреба и подвалы.
- Чебурашка! Мишень!
Пробурчав что-то нечленораздельное, Чебурашка схватил стопку тарелок, выскочил на крыльцо, сунул их Илье и вновь испарился. Илья взмахнул рукой. Блюдо взмыло в воздух. Левая плюнула огненным сгустком. 'Снаряд' прошел метра на два левее. Цель булькнула в колодец. Центральная и Правая радостно заржали.
- Мазила, - закатывалась Правая.
- Ее всегда налево тянет, - вторила ей Центральная.
- Теперь моя очередь! Моя! - нетерпеливо задергалась Правая. Илья не возражал. Огнемет Правой сработал на два метра правее цели. Этой тарелке не повезло. В нижней части своей траектории она попыталась торпедировать чан, но он оказался крепче, о чем Чебурашке сообщил жалобный звон разбитой посуды. Чебурашка стиснул зубы и прибавил обороты.
- Ну кто так стреляет?! - Душа вояки не выдержала. - Салаги! Целиться надо!
Илья нырнул в горницу, споткнулся о петуха, упорно ползущего к двери, чертыхнулся, схватил автомат, поставил его на боевой взвод и выскочил обратно. Он решительно сунул тарелку в зубы Центральной.
- По моей команде кидай. А вы, демократы, подсветите вполсилы.
Правая и левая головы послушно задрали морды кверху и включили огнеметы.
- Давай, - скомандовал Илья. Центральная мотнула головой. Капитан вскинул автомат и короткой очередью срезал летящую мишень. Град черепков застучал по спине Горыныча.
- Здорово, - выдохнула Центральная. - Папа, научи. Как нам... это... целиться?
Капитан начал было нести ахинею насчет мушки и прорези, снайперской точности ворошиловских стрелков и заткнулся. Какая там, к черту, мушка и прорезь у Горыныча? Однако сообразительная Центральная самостоятельно нашла выход из положения.
- Папа! Базара нет! Ща попаду... - Голова завертелась в поисках достойной мишени и остановилась на последнем, чудом уцелевшем календарном столбе, торчащем на окраине подворья. Глаза Горыныча съехались к переносице, и капитан понял, что Центральная пытается использовать их в качестве мушки, а ложбину между выпуклыми ноздрями - в качестве прорези. Разумеется, ничего путного из этого не получилось. Если правый глаз видел в прорезь столб, то левый - кузницу Вакулы. Если левый смотрел на столб, то правый упирался в гостиный двор. Попытка еще ближе свести глаза привела к тому, что вскоре и правый и левый глаз не видели ничего, кроме переносицы. Центральная окосела. В прямом и переносном смысле.
- Папа! - Центральная ударилась в пьяную панику. - Спасай! - Зубастая морда шмякнулась о крыльцо, чуть не пришлепнув капитана. Чудом вывернувшийся из-под удара Илья мысленно погладил себя по голове. 'Вовремя завязал. Рефлексы уже в норме. Однако с дракончиком надо что-то делать...' Капитан взглянул на Горыныча, доверчиво тыркавшегося носом в его живот, почесал затылок, махнул рукой, запрыгнул на шею Центральной и, примостившись поудобнее, руками и ногами попытался растащить глаза на положенное им место, но они упорно возвращались назад.
- Без кардинальных мер не обойтись, - вздохнул Илья. - Ну-ка, болезный, прикрой глазки. Не стоит тебе на это смотреть.
Доверие к 'доктору' было так велико, что глазки прикрыли даже Правая и Левая. Илья перехватил автомат за ствол и со всего размаху хрястнул прикладом по выпуклому черепу Центральной. Шея ее выгнулась дугой, глаза, готовые выскочить из орбит, разъехались в разные стороны, потом съехались обратно, покачались и наконец встали как надо.
- Чур, другая моя! - Петух таки выполз на крыльцо. - Слышь, Горыныч, подставляй мурло. Попробуй удара молодецкого! - Никита Авдеевич попытался встать, но дальше партера дело не пошло.
- Да полно тебе воевать, Авдеич! Здесь все свои, врагов нет. Так что кончай буянить. А то похмелиться не дам.
- Что? - возмутился петух. - Это ты мне?
- Тебе-тебе. А будешь выступать, воеводства лишу, - решил подначить петуха Илья. - Вот только царем стану - и в рядовые.
- Меня? Дядьку Василисы? - Никита Авдеевич аж протрезвел от возмущения. Сердито толкнув крыльями пол, он принял вертикальное положение и вперил гневный взор в капитана.
- А почему бы и нет? Царская немилость - штука серьезная.
- Это да, - тяжело вздохнув, согласился петух, вспомнив, видать, что-то свое.
- Папа, давай я его съем! Он у Василисы самый вредный. - Центральная, облизнувшись, прицеливалась, как половчее схватить петуха, не задев при этом 'папу'.
- А почему ты? - возмутилась Левая. - Я, может, тоже хочу петушатинкой поужинать. Я, может, после того стада тифозного крошки во рту не имела.
- А меня забыли? - разозлилась Правая. - В конце концов, у нас демократия или нет? На троих делим. Чур, мне ножки... и гузку.
- Ох и ни хрена себе! А мне, значит, глотка костистая да крылья худосочные? - воинственно вскинулась Левая.
- Распределили, - ядовито прошипела Центральная, - все вкусненькое вам, а потроха вонючие мне.
- Это у меня вонючие? - вновь разозлился Никита Авдеевич.
- А это мы сейчас проверим, - посулила Центральная, широко разевая пасть. Судя по всему, делиться она ни с кем не собиралась и на этот раз.
- Остынь, Горыныч! - Пасть захлопнулась. - И ты охолонь, Никита Авдеевич. Скажи лучше, ты мне друг или как?
Петух задумался. С одной стороны - обиды, нанесенные ему беспутным Иваном. Сразу зачесался клюв, по которому он ни за что ни про что схлопотал кувшином. А бесцеремонность, с которой Иван транспортировал его подальше от Горыныча? С другой - вроде защитник. Не дотянет до конца срока в посаде век кукарекать Никите Авдеевичу да и... Петух покосился на поредевший ряд ведер с супермедовухой. Они и перевесили чашу весов.
- Друг, - мрачно заявил воевода.
- Ну а ты, Горыныч, что скажешь? Друг я тебе или нет?
- Да ты че, папа? - загомонили головы. - Какой базар? Мы за тебя кому хошь пасть порвем! Без проблем, в натуре...
