Солнце взошло, в этот миг прекратилось и пение, закончившись на самой высокой из чистых нот!
Вокруг уже рассыпались солнечные лучи, засверкали на водной глади Нила, можно отправляться обратно, а Цезарь все стоял, потрясенный, и вслушивался, так хотелось, чтобы звуки появились снова.
– Хочешь услышать еще? Только завтра на рассвете. Знаешь, греческие музыканты специально приезжают к колоссу, чтобы услышать эти семь основных чистых нот.
Вечером Клеопатра поинтересовалась, не жалеет ли Цезарь, что поплыл с ней по Нилу?
– Ты хотела показать, насколько Египет богаче Рима?
– Я хотела показать, что есть другой мир, кроме римского, в котором живут люди, добившиеся не меньшего, хотя и живут не как вы.
– Скажи тогда, почему же эллины не приняли египетскую культуру, почему живут в Египте особняком?
Клеопатра вздохнула:
– Не знаю… сама думала об этом. Наверное, чтобы принять ее, нужно прожить столько же, сколько она существует. Они другие, и как бы я ни старалась, мне не понять их преклонения перед фараоном, как перед живым богом. Хотя это приятно – чувствовать себя живым воплощением богини.
Цезарь рассмеялся:
– Особенно когда приказываешь разлиться огромной реке?
Но, несмотря на смех, он удивился серьезности размышлений любовницы. Похоже, судьба подарила ему встречу с самой необычной женщиной из всех возможных. У Клеопатры не поймешь чего больше – капризной женственности или цепкого мужского ума. Может, она и притягательна именно этой смесью?
Почемуто появилась твердая уверенность, что ее саму ждет необычная судьба и очень долгая слава. Одновременно показалось, что и судьба и слава будут вовсе не такими, каких эта женщина заслуживает. Судьба не всегда справедлива к людям, особенно если те стоят многого.
Впервые в голову Цезаря пришла мысль, какой была бы Клеопатра, родись она в Риме. Неужели такой же ветреной и развратной, как остальные матроны, которых он знал? Нет, они не все ветрены и развратны, взять хотя бы его собственную жену Кальпурнию. Она образец верности и нравственности. Но как же далеко римлянке до египетской царицы в остальном!
А другие? В Риме очень много достойных женщин, умных, красивых, прекрасных душой и телом. И тут он понял, как все же хочется домой! Хотя бы просто пройтись по узким улицам Рима, услышать родную латынь, вдохнуть невообразимую смесь запахов Форума, поспорить с Цицероном, похлопать по плечу Марка Антония, улыбнуться Сервилии, пошутить с ехидной Фульвией… Хорошо на Ниле и в Александрии, но дома все равно лучше.
Гдето вдали в пустыне раздался смех гиен. Но не хохот противных животных разбудил Цезаря, а какоето смутное ощущение беспокойства. Гай Юлий не привык прислушиваться к ощущениям, он всегда действовал согласно разуму, быстро, четко и настойчиво. Цезарь сам себе дивился в последние месяцы. Вместо того чтобы и здесь поступать по римским обычаям, он словно тряпка во всем потворствует женщине!
Цезарь лежал в своей привычной позе – на спине, руки за головой. Клеопатра как обычно свернулась калачиком. Чуть покосившись на спящую любовницу, которую не беспокоили голоса пустыни, он осторожно спустил ноги с ложа, оделся и вышел на палубу.
Перед рассветом ночь темнее всего, но гдето на самом краю уже угадывался слабый отсвет будущего утра. Ночные хищники заканчивали свою охоту и убирались восвояси, а дневные еще не проснулись. На самом корабле спали все, кроме стражи и Цезаря. Спал, казалось, даже сам Нил, его вода чуть плескалась, ударяясь в борта.
Римлянин немного постоял, глядя вдаль на темные силуэты скал на берегу, потом принялся смотреть на темную воду внизу.
Мысли снова вернулись к нынешним делам. На завтра назначен разворот огромного судна. Это не такое уж простое дело, никаких рулевых весел не хватало, чтобы справляться с монстром, его все время приходилось тащить десятком других лодок и кораблей. Но не бросать же «Александриду» посреди Нила? Хотя для себя Цезарь уже решил, что если разворот не удастся с первой попытки или чтото пойдет не так, то он настоит на отплытии обратно на нормальной быстроходной триере.
У борта плеснула большая рыбина. Чего это она так рано, до света еще есть время?
И снова мысли вернулись к Клеопатре. Цезарь познал в своей жизни немало женщин, причем самых разных – умных и глупеньких, знатных и не очень, совсем молоденьких и опытных, но все они были красивы. И ни одна из них не имела над ним власти. Цезарь много лет привязан к умнице Сервилии, давно уже не как к любовнице, а как к прекрасной собеседнице и советчице, но и та, как ни старалась, не властна над устремлениями консула Рима.
С Клеопатрой совсем иначе. Египетская царица некрасива, хотя удивительно умна и разносторонне образованна. Кажется, что она не прилагает ни малейших усилий, чтобы соблазнить и удержать при себе римлянина и уж тем более властвовать над ним, а вот поди ж ты… Цезарь уже несколько месяцев только и делает, что подчиняется Клеопатре! Власть этой маленькой некрасивой женщины над сильнейшим мужчиной Рима необъяснима, но крепка. Цезарь, согнувший твердой рукой несгибаемых галлов, сам подчиняется капризам египтянки.
С ней интересно, большая выдумщица Клеопатра не давала ему покоя все время путешествия. На ложе она прекрасная любовница, иногда Цезарь завидовал сам себе изза обладания такой женщиной. Но и вне его царица опережала всех остальных.
Кто еще мог убедить его отправиться в дальнее и совершенно ненужное ему, как римскому консулу, путешествие, да еще на медлительном неповоротливом судне и в сопровождении огромного числа своих кораблей?
Кто мог заразить его страстью к разгадыванию математических ребусов или изучению иероглифов?
Кто мог уговорить отправиться в мастерскую папирусов, переодевшись в египетское платье?
Это произошло в предыдущий день. Клеопатра внезапно поинтересовалась, знает ли он, как делают папирусы?
– Нет, конечно.
– Хочешь посмотреть?
– Хочу.
– На рассвете пойдем.
– Почему так рано?
– В жаркие месяцы в Египте все делают в самые ранние часы, пока не слишком печет солнце.
На рассвете они действительно отправились на берег, но перед этим Цезарю пришлось… переодеться в египетское схенти и позволить умастить себя маслами. Попытка воспротивиться привела к вопросу:
– Ты смотреть собираешься или себя показывать?
– А то и другое одновременно нельзя? – вспомнил слова Клеопатры Цезарь.
– Нет.
Сама царица тоже была в калазирисе – сарафане на широких лямках, полностью открывавшем грудь, и накинутой поверх прозрачной ткани. Объяснила коротко:
– Там очень грязно, никто ради нас не станет эту грязь убирать. Или ты боишься испачкаться?
Цезарь фыркнул:
– Ты самато не боишься?
На вопрос, откуда она знает, каково там, царица как всегда дернула плечиком:
– Видела.
Если Клеопатра не находила нужным чтото объяснять, то лучше не спрашивать, ответит так, что затылок почешешь.
На носилках в сопровождении все того же жреца, что был рядом от самой Александрии, они добрались до входа в какойто двор. Все были при деле, и на гостей никто не обратил внимания.
Цезарь с любопытством огляделся. Посреди двора стояло длинное низкое здание, под навесом возле него рабы трепали стебли папируса, очищая от внешней коры и срезая метелки. Другие пучками уносили очищенные стебли внутрь здания.
Чтото спросив у подбежавшего служителя, Клеопатра жестом позвала консула за собой. В самом здании раздавался ритмичный стук, но это не был музыкальный ритм, ктото словно бил молотком. Так и было, на
