Прекрасно видела его приготовления, слышала разговоры о том, что выйти в море нужно до смены ветра, пока он не начал снова дуть с моря. Но Цезарь не заводил разговор о расставании, и Клеопатра, как истинная женщина, предпочитала верить непонятно во что и надеяться, что все както обойдется.
Она радовалась каждому движению ребенка в утробе, стараясь не думать о будущем. Беспокойная натура царицы не позволяла ей сидеть без дела ни минуты, правда, пиров приходилось избегать, а в остальном никаких ограничений не было, Хармиона попрежнему едва поспевала за своей хозяйкой.
Иногда на Цезаря накатывали раздумья, хотя обычно он действовал быстро и решительно.
В его жизни было много женщин, но особенно Гай Юлий привязался к Сервилии. Когда та стала любовницей Цезаря, она уже не была молода, хотя для женщины в тридцать семь весьма и весьма хороша. Очарование Сервилии было особенным, оно скрывалось не столько в тонких, безупречных чертах ее лица и тела, в темных, глубоких глазах, сколько в остром и холодном уме. Именно честолюбие, трезвая расчетливость, любовь к власти и интригам привлекали к ней Гая Юлия.
Она любила роскошь и самые дорогие украшения, и он с радостью дарил ей такие. Одна жемчужина баснословной стоимости в шесть миллионов сестерций, преподнесенная Цезарем любовнице, наделала в Риме столько шума, сколько не смог бы сделать даже чейто триумф. Сервилия и Цезарь нашли друг друга, и уже много лет любовников объединяло всепоглощающее честолюбие, трезвый расчет и желание властвовать над другими. Но ни один из них и мысли не имел о браке, это было бы слишком, оба любили свободу. Она могла быть ему хорошей помощницей и даже советчицей, но никогда не сумела бы стать его соперницей. Это устраивало Цезаря, полезно иметь преданного, умного человека, а Сервилия была ему предана, потому как давно осознала, что другой защиты у нее в беспокойном Риме не будет. И никогда Цезарь не задавался вопросом, как долго продлится их с Сервилией связь и к чему приведет.
Почему же теперь вдруг стал раздумывать? Цезарь умел быть честным сам с собой, еще в юности уяснив, что лгать себе не просто бесполезно, но и крайне вредно. Себя надо любить и оберегать, а для этого нужно прекрасно понимать любые движения собственной души.
И вот теперь он пытался понять эти самые движения. Цезарь уже несколько месяцев ничего не писал в Рим, такого с ним не бывало. Собственно, не писал он именно с тех самых пор, как встретил Клеопатру. Крайне сухие сообщения о состоянии дел не в счет, ведь Цезарь всегда славился умением излагать мысли на папирусе или воске. Но на сей раз ни один из друзей и тем более Сервилия ничего не знали о душевном смятении консула и о том, почему он торчит в Александрии вместо того, чтобы твердой поступью шествовать по просторам Востока.
Сначала Цезаря просто снедал любовный пыл, египетская царица оказалась страстной любовницей. Но шло время, и он все больше и больше понимал, что привязан к Клеопатре совсем не изза ее жарких объятий. Было в царице чтото еще, не дававшее римлянину покоя и не позволявшее покинуть с легким сердцем. Никогда прежде Цезарь не переживал изза скорого расставания с женщиной! Сколько их было… Если бы изза каждой страдал, то давно утонул бы в потоке слез и горести.
В жизни Цезаря все было просто и ясно, даже тогда, когда ясно не было ничего и никому вообще. В самые трудные годы Республики он не терял головы, умел выпутываться из самых сложных ситуаций, настоять на своем, дождаться своего часа и не упустить единственный выпадавший шанс. Верный своей привычке быстро анализировать создавшееся положение, чтобы так же быстро принять решение, Цезарь попытался сделать это и сейчас. Казалось, если поймет, чем привязала его к себе Клеопатра, то сумеет освободиться от этой зависимости. И как бы ни хотелось Цезарю все оставить как есть, он сознавал, что сделать это давно пора, легионеры уже не первый день ворчат, что консул воюет только в постели, забыв о том, что есть и другие поля для битв.
Для начала Гай Юлий попытался сравнить Клеопатру с Сервилией. Обе умны мужским, острым умом, но насколько же этот ум разный! У Сервилии он холодный, расчетливый, направленный только на получение власти, на успех и бесконечные интриги ради этого. Клеопатра не меньше римлянки любила власть и расчетливой была тоже весьма и весьма, Цезарь отдавал себе отчет, что она появилась в его спальне вовсе не из покорности и с определенными намерениями. И жестокой египетская царица тоже была: отдай он ей несчастную глупую Арсиною, Клеопатра спокойно перерезала бы сестрице горло собственной рукой. Но к трезвому расчету примешивалось еще чтото, чего Цезарь никак не мог уловить.
Для Сервилии существовали два направления приложения ума: достижение власти и богатства и ее сын Марк Брут. Пожалуй, от власти она могла отказаться только ради ненаглядного сыночка, который никак не оправдывал материнских надежд, то и дело попадая в ситуации, из которых Сервилии приходилось вытаскивать его с помощью Цезаря. Однажды Гай Юлий даже посмеялся, мол, кто будет спасать твоего Марка Брута, когда я умру? Сказал и тут же понял, что это жестокая шутка, Сервилия и впрямь матерью была ненормальной, готовой за Марка выцарапать глаза кому угодно.
Возможно, изза молодости и неимения детей у Клеопатры, кроме власти, были весьма необычные для женщины интересы – наука. Этого оказался не в состоянии понять даже Цезарь: молодая женщина увлекалась не только литературой, музыкой, но и работами Архимеда, Евклида, философскими трудами, теологией… И не похоже, чтобы это было мимолетным капризом, слишком много Клеопатра знала и слишком глубоко для сиюминутной блажи вникала во все.
Задумавшись над тем, чем же собственно увлекается Клеопатра, Цезарь понял, что всем. Он вспомнил, как царица увлеченно лупила деревянным молотком по разложенным стеблям папируса или как с восторгом декламировала поучения из древнеегипетских свитков, и улыбнулся. Просто Клеопатра еще слишком молода. Пройдет время, она родит сына и превратится в обычную наседку, готовую прятать свое чадо под крылышко при малейшей угрозе. Даже Сервилия и та не избежала подобного. Цезарю было досадно наблюдать затухание интереса к жизни с возрастом у юношей, а здесь женщина…
И он вдруг понял, что уплывать надо как можно скорее, но не потому, что может слишком серьезно увлечься царицей, а потому, что стало страшно увидеть вот это превращение – беспокойной Клеопатры в обычную озабоченную здоровьем детей и собственным старением женщину! Нет, он покинет Александрию и вернется в Рим! А Клеопатра останется прекрасным воспоминанием, что бывают на свете женщины, не умеющие целоваться, но знающие множество языков и увлекающиеся всем на свете. Любить издали легче, чем видеть вблизи, как разрушается идеал, хотя никаким идеалом Клеопатра для него не была.
От этого решения вдруг стало довольно легко, Цезарь внутренне нашел себе оправдание: он не хочет быть свидетелем того, как необычная женщина превращается в обычную. Получив такое прощение самого себя, римлянин словно проснулся, он приказал срочно готовиться к отплытию. Легионеры поняли все посвоему: царице скоро рожать, то ли она уже перестала удовлетворять консула, то ли тот боится, что придется признавать сына своим, а значит, брать его в Рим со всеми вытекающими последствиями. Если честно, то большинству было жаль некрасивую царицу, под ее обаяние успели попасть многие, крючковатый нос уже не замечали, а вот жизнерадостность оценили. Но выбирая между Цезарем и Клеопатрой, все, конечно, выбрали консула.
– Я оставляю в Александрии три легиона во главе с Руфионом.
Он ожидал вопросов, почему только три легиона, почему именно Руфион, ведь он сын освобожденного раба… но она, как истинная женщина, именно на это не обратила внимания. Клеопатру интересовало совсем другое.
– Ты не можешь со мной так поступить!
– Как «так»? – Цезарь на всякий случай схватил ее за запястья, чтобы не вцепилась в лицо.
– Ты не можешь бросить меня беременной!
– Хочешь поехать со мной?
– Вот еще!
– Но я не могу вечно сидеть здесь, ты прекрасно понимаешь это сама. Мое место в Риме.
– Подожди хотя бы рождения сына.
– Клеопатра, это еще несколько месяцев, я и так уже отсутствую едва ли не год. Может, поплывешь со мной? – Он и сам не был уверен, что это хорошее предложение. Кем прибудет в Рим Клеопатра, просто любовницей, которую надлежит скрывать от людей? Она никогда не согласится с такой ролью, а другой Цезарь предложить не мог.
Царица вдруг выпрямилась, отбросила его руки, взгляд стал жестким:
– Уплывай! Немедленно!
– Обиделась? Пойми…
