невозмутимо снова ушла в сарай с грохотом наводить там порядок.
Кореец обнялся с Солнцем, кивнул Саше.
– Где были-то? – спросил он.
– Мы искали море, – радостно сообщила Саша.
Вышла из домика баба Оля: равнодушно скользнула взглядом по Саше, улыбнулась Солнцу:
– Приехал!
– Пришел, – обнялся с бабой Олей Солнце.
Баба Оля с нежностью погладила его по голове.
– Ну, как ты, сердешный?
Солнце только улыбнулся:
– Это Саша. Познакомьтесь.
– Влюбился, что ли? – прищурилась баба Оля.
Саша смущенно улыбнулась, но тут же услышала едкий голос Герды:
– Он никогда не влюбляется. Он же Солнце.
– Малой и Скелет где? – спросил ее Солнце, переводя тему.
– На «Титанике».
– А он разве не утонул? – удивилась Саша.
– Наш – не потонет, – усмехнулась Герда, – У него ватерлиния правильная. – И тут же скомандовала Саше: – Идем, помогать будешь, раз пришла.
Саша вслед за Гердой вошла в сараюшку с земляным полом, щелястыми стенами.
– Мы что, здесь будем жить?! – спросила Саша настороженно.
Насмешливо прищурившись, Герда вручила Саше подушки:
– Нет, здесь мы будем наслаждаться жизнью! Тащи на солнце.
А потом вся компания нежилась, развалившись на палубе «Титаника»: наполовину затонувшего судна, чья носовая часть торчала среди валунов. Разжарившись, купались, прыгали с кормы судна в воду: Герда, с наслаждением раскинув руки, Хуан – умело сгруппировавшись, Малой – дурашливой бомбочкой, Скелет – долго нерешительно потоптавшись, Кореец – ладным «академическим» прыжком.
Саша делала вид, что купаться ей вовсе не хочется, хотя на самом деле с удовольствием нырнула бы в бирюзовые прохладные волны. Мучил вопрос: что делать без купальника? Солнце догадывался о причинах Сашиных продолжительных солнечных ванн, но ни на чем не настаивал, ничего не предлагал, а благородно составил компанию: они сидели на бортике, опустив ноги в воду.
Искупавшись, неугомонный Малой пустился на изучение внутренностей судна. Верный Скелет последовал за ним. Забрались в сохранившуюся радиорубку, дурачились, дергая за рычаги. Малой заметил панель радиоприемника, покрутил ручки, и вдруг радио ожило, раздался шорох, писк неведомых радиоволн.
– Круто! Работает! – завопил Малой.
Он крутил ручки настройки, пока из динамиков не послышался хриплый развязный голос:
– А-внимание всей «системе»! А-слушаем самое клёвое пиратское радио! А-с вами Баба Беда! Тудэй передаю вам привет от моего фрэнда Севы Новгородцева. – Послышались знакомые всему прогрессивному населению «оплота социализма» позывные передачи Новгородцева, а потом – музыка. Немыслимая в этом месте и прекрасная в это время.
Малой тут же высунулся из радиорубки, завопил друзьям:
– Ништяк! Баба Беда форэвэр!
Все обрадовались, засвистели, вскидывая растопыренные в знаке V пальцы.
Музыка была везде: по пыльной дорожке катил мужчинка на велосипеде. К раме прикручены удочки, болтается садок с рыбешкой. На раме велосипеда – приемничек. Из него – тоже передача Бабы Беды.
На густонаселенном городском пляже традиционно оздоравливался советский народ: волейбол, котлеты с помидорами на подстилке из жаккардового одеяла, пощипывание соседок за ягодицы, строительство песочных замков. На одной из подстилок тревожно ожидал купающихся хозяев дрожащий мокрый пуделек. Рядом с ним – тоже приемник, с той же передачей.
И в милицейской машине, патрулирующей городок, через какофонию разных волн пробивались позывные Бабы Беды. Милиционер с досадой сплюнул, но, по долгу службы, принялся настраивать ее эфир поточнее.
И даже в радиорубку подводной лодки прорвалась Баба Беда! Мужественные моряки-подводники сгрудились у динамика, слушая привет из свободного мира.
На «Титанике» устроили самозабвенные танцы.
– Крутая тетка эта Баба Беда! – извивался в танце Скелет.
– До сих пор не повязали! – уважительно кивал головой Малой, выделывая немыслимые прыжки.
– Третий год ищут. – Герда с чувством превосходства поглядывала на истомленную жарой Сашу, встряхивала мокрыми рыжими кудрями.
Вдруг музыку из радиоприемника заглушило шипение.
– Глушат, гады! – досадливо поморщился Кореец.
Малой метнулся в радиорубку, подергал тумблеры и рычаги, и неожиданно чистые голоса детского хора запели: «В траве сидел кузнечик! Совсем как огуречик!..»
Компания оторопела, а Малой согнулся пополам от хохота:
– О, Хуан, это про тебя: «...Зелененький он был!»
А Хуан уже успел забраться на самую высокую площадку «Титаника» и беззлобно улыбался оттуда, затягиваясь трубочкой и глядя вдаль.
Скелет фотоаппаратом прицелился к чайке, усевшейся на ржавые перилла. Малой удивленно подошел к нему:
– Ты чего делаешь?
– Художественную фотосъемку, – гордо ответил Скелет и добавил доверительно, – я вот подумал, может, мне фотографом сделаться? Буду ездить по всему миру – природу снимать.
– Ага. В Когалым ты будешь ездить – передовиков коммунистического труда снимать. – Малой бесцеремонно отобрал у насупившегося Скелета фотоаппарат, придирчиво осмотрел: – Ништяк. Завтра в городе на толкучке продадим. Системе на неделю нехилый хавчик будет.
– Иди ты, – неожиданно взбунтовался Скелет. – Я его на всех Беби Ленинов выменял, торговался как подорванный.
– Ну так! Моя школа! – похвалил Малой. – Чувак, ты делаешь успехи! – Но фотоаппарат отдавать он явно не собирался.
Тогда Скелет нахмурился и пробормотал себе под нос:
– Мне отец еще, когда я маленький был, сказал: «Может, фотографом станешь»... это когда он от мамы к этой балерине Большого театра уходил... и фотоаппарат мне свой оставил... а мама фотоаппарат этот с балкона запустила... в машину его попала... мы на восьмом этаже жили... мне лет шесть было, а я помню...
Малой молча вернул Скелету фотоаппарат, но усмехнулся с сарказмом:
– А мой батя каждый вечер, когда напивался, а напивался он, напоминаю, каждый вечер, так завещал: «Быть тебе, Паха, вальцовщиком, как я вальцовщик! Будет у нас, Паха, блин, долбаная рабочая династия». Ну, так и что? А живут они до сих пор в бараке. Я бы осторожнее относился к завещаниям. Вон знающие люди говорят, что Сталин даже завещание Ленина похерил, а ты говоришь...
– Ты поменьше болтал бы, Малой, – вмешался Кореец, прислушавшийся к разговору Малого и Скелета.
– Так все ж свои, – пожал тот плечами.
– Навык теряешь, – улыбнулся Кореец, – безусловный рефлекс советского гражданина: куда не надо – не смотреть, чего не надо – не болтать.
Саша смотрела-смотрела, как Герда с демонстративным наслаждением плескалась в воде, плавала в спущенном на воду спасательном пробковом круге, да и решилась. Она резво вскочила, одним махом сбросила юбку и, оставшись в трусиках и кофточке, обернулась к Солнцу как ни в чем не бывало:
