пацана разметало по поляне между сосен. Хотя Павел, наверное, думал иначе. Но ведь у Павла была другая цель. Даже несмотря на то, что шли они в одно место, чтобы запустить один и тот же прибор. Ворожцов знал, как работает прибор, и его привлекало именно это знание. А Павел не знал, как он работает, но надеялся, что эта штука, настроенная на аномалию, подарит им с профессором Иванченко славу, почёт и вечную молодость для всего мира по сходной цене.
Сознание поплыло, мысли спутались, и Ворожцов увидел то, что уже видел когда-то…
…Павел стоит посреди комнаты. На полу рюкзак, он заполнен лишь наполовину. Внутри самое нужное, точнее — часть самого нужного. Остальное нужное и ненужное раскидано по всей комнате без всякой системы. Хотя брат находит в этом хаосе какой-то порядок.
Именно в таком состоянии застаёт его Ворожцов. Их отпустили с последнего урока: литераторша заболела. И он подлавливает дома брата.
Павел сердится. Он старался уйти так, чтобы никто не знал о его уходе. Родители на работе, младший в школе. Он должен был уйти незамеченным, но малой пришлёпал раньше времени и спутал планы.
— Ты что здесь делаешь? — ворчит Павел.
— Отпустили раньше, — бормочет Ворожцов, словно оправдывается. Хотя оправдываться не за что. — А ты?
— Вещи собираю. Я уеду на пару дней. Маме оставил записку, что буду в командировке.
Ворожцов кидает сумку возле письменного стола. Забирается в кресло с ногами и смотрит на брата с тем выражением, с каким вороны на кладбище наблюдают за похоронами.
— Вы идёте в… — Ворожцов осекается.
— Не вздумай ляпнуть матери, — сердито предупреждает Павел, глядя брату в глаза, и выдёргивает у него из-под задницы бандану защитного цвета.
— Но Леша ведь говорил, — вспоминает Ворожцов беседу с Эпштейном двухнедельной давности.
— Леша отличный парень, — чрезмерно мягко отзывается Павел. — Но много говорит и мало понимает. Всё будет хорошо.
Павел кидает ещё что-то в рюкзак и оглядывает комнату.
— Через несколько дней я вернусь, и если всё получится…
Он рвёт фразу и начинает мычать себе под нос попсовый мотивчик. Фальшивит он безбожно. Психолог из брата получается явно лучше, чем певец.
— Тебе не страшно? — спрашивает Ворожцов.
Павел смотрит на младшего внимательно и вдруг улыбается.
— Не страшно. У меня есть цель. А цель оправдывает средства. Всегда. И кто бы что ни говорил — это так. Так всегда было и всегда будет. Остальное — трёп.
Брат подмигивает Ворожцову и, подхватив рюкзак, идёт на кухню. Тихо открывается холодильник, звякают друг о друга консервные жестянки. Брат снова начинает мычать — уже и вовсе без мотива…
…Проснулся Ворожцов от невнятного мычания. Было светло. Мычал Мазила. Он сидел рядом в расстёгнутом спальнике и тёр побелевший указательный палец, поперёк которого тонкой полоской была продавлена до синевы кожа.
— Ты чего? — не понял со сна Ворожцов.
— Рука затекла, — пожаловался мелкий. — Палец ничего не чувствует. Зараза.
— Как это тебя угораздило?
— Отлежал, — буркнул Мазила с непривычной для него интонацией. — Чего пристал? Проснулся — вылезай. Я догоню.
На мелкого это было совсем не похоже. Ворожцов озадаченно хмыкнул, выбрался из спальника и полез на свежий воздух.
Доброго утра он не ждал, как и доброго дня. Надеялся только, что этот новый день будет к ним немного благосклоннее минувшего.
Глава шестая. Минус два
Туман обволакивал сторожку, комли деревьев, прикрывал невесомым пологом жухлую траву. Его синеватый оттенок нагонял тоску и заставлял невольно ёжиться. В рассеянном свете пасмурного утра казалось, будто этот туман не природное явление, а часть местной фауны — гигантский живой организм. В глубине призрачного марева угадывалось неспешное движение: дымка то становилась плотнее, то растекалась в полупрозрачную пелену.
— Как бы не ливануло, — нахмурился Ворожцов, поглядывая на сизую линзу неба. — Если промокнем, сушиться негде.
— Дождевики же есть, — пожал плечами Мазила, доедая бутерброд и пакуя палатку.
— Да, только они у Сергуни в рюкзаке остались, — напомнил Ворожцов.
— Блин, — смутился мелкий. Застегнул повыше молнию на куртке и несколькими рывками подтянул ремень на штанах, словно ему что-то мешало за поясом. — Тогда давайте скорее.
— Все готовы? — спросил Тимур, обводя взглядом место ночлега. — Идём как вчера. Мы с Ворожцовым в голове, Мазила замыкающий.
Леся помогла Наташке закинуть на плечи рюкзачок. Ворожцов достал ПДА и вышел вперёд.
На Тимура он не смотрел. Наверное, бычился из-за прошлой ночи. Ну и отлично, пусть себе думает что хочет, пусть воображение разминает — ему не обязательно знать, что между Тимуром и Лесей ничего не было. Он понимал, что подкатывать в такой момент к девчонке было бы опрометчиво. Сейчас ей нужна поддержка, а не поцелуйчики. Всему своё время.
Цевьё обреза знакомой тяжестью легло в левую ладонь. Тимур кивнул: готов. Ворожцов без лишних слов выставил перед собой руку с ПДА и медленно двинулся вперёд.
Туман словно почувствовал человеческое тепло. Расступился, пропустил и сомкнулся за спинами плотным кольцом.
Утренняя роса брызгала с потревоженной травы на ноги. Уже через несколько минут штаны у всех намокли до колен. Тропа здесь была еле заметна: не утоптанная дорожка, а узкая лента более-менее твёрдой почвы. А вокруг — слякоть, бурелом, заросшие волчьей ягодой овраги с ржавым ломом и битым кирпичом на дне. Оскользнёшься и ноги переломаешь.
От вчерашней песчаной сухости возле железнодорожного полотна остались лишь воспоминания.
Ноздри щекотал горький запах полыни, слегка разбавленный приторным душком гниения. Под ботинками чавкало, похрустывало, сзади оставалась цепочка глубоких следов, которые быстро заполнялись водой.
В мареве мелькнуло тёмное пятно.
— Осторожней, — сказал Ворожцов, сбавляя шаг.
— Вижу, — отозвался Тимур. — Что там, на детекторе твоём?
— Чисто.
Тимур отодвинул Ворожцова и подошёл ближе. Пятно проступило скособоченным прямоугольником.
В метре от тропы висела прибитая к корявой берёзе табличка. На почерневшей от сырости фанере желтели трафаретные буквы:
ОПАСНАЯ ЗОНА!
ВЫПАС СКОТА, СЕНОКОШЕНИЕ, СБОР ГРИБОВ И ЯГОД ЗАПРЕЩЕНЫ!
— Похоже, сенокос отменяется, — хмыкнул Мазила, разглядывая табличку из-за плеча Тимура.
Никто не поддержал его неуклюжую шутку.
— Ладно вам, — надулся мелкий. — Чего скисли-то. Как будто умер кт…