— А если дождь кислотный?
Тимур скрежетнул зубами. Ворожцову не особенно хотелось задираться и злить Тимура, но из него вдруг попёрло.
— И вообще этот щит сюда могли из другого места принести.
— Ты чем разглагольствовать, лучше шарманку крути, — процедил сквозь зубы Тимур. — Леська мокнет.
О последний аргумент весь боевой настрой Ворожцова разлетелся, как бокал тонкого стекла о бетонную стену. Пальцы забегали по кнопкам. Прибор ожил. Радиационного фона здесь не было.
— Ну? — поторопил Тимур.
— Безпека, — устало бросил Ворожцов, убирая наладонник. — Если тут и была радиация, то давно уже нет. Зови всех обратно. И дрова сами тащите.
Тимур фыркнул и пошёл к Лесе с Мазилой. Ворожцов залез под навес, сел, прислонился спиной к стволу и вытянул ноги. Усталость навалилась вдруг так мощно, что захотелось закрыть глаза и отключиться. И проснуться дома. За много километров отсюда. А ещё лучше — за много дней до того, как они решили идти в эту экспедицию.
Ворожцов закрыл глаза и прислушался. Дождь больше не стучал по жестяному щиту. Он моросил бесконечно тоскливо, монотонно.
Прошелестели шаги. Что-то ухнулось о землю.
— Не спи, — врезался в мягко подступающую дрёму надоевший за последние дни до смерти голос Тимура.
Ворожцов открыл глаза и поглядел на него.
— Костром займись, — потребовал Тимур.
— Я здесь один?
— Считаться потом будешь, — огрызнулся Тимур. — Разводи костёр. Леська простыла.
И вновь одного упоминания о Лесе хватило, чтобы Ворожцов поднялся на ноги. Она уже забралась под навес, опершись на руку Мазилы. И как это Тимур позволил мелкому так возиться с Лесей? Наверное, не принимает его за конкурента. А его, Ворожцова, принимает. Как бы ни пыжился.
Ворожцов взял топор и принялся щепить деревяшку посуше.
Мазила завис. Если раньше ему было что делать, то сейчас целей не осталось. Зато была обида и непонимание, от кого чего ждать. В результате мелкий сидел, как куль на именинах. Плохо это. Очень плохо.
Леся шмыгала носом и кашляла. Если прежде это были осторожные покхекивания, то теперь кашель разошёлся и звучал совсем нехорошо. И чтобы услышать это, не надо было иметь медицинского образования.
Тимур решительно потрошил рюкзак.
«Интересно, насколько его бодрости хватит», — подумал Ворожцов.
Закончив строгать щепу, он сложил и запалил костёр. Принялось не сразу, огонь расходился медленно: даже казавшиеся почти сухими поленья и ветки отсырели.
Тимур вытащил из рюкзака свитер и шерстяные носки. Протянул Лесе.
— Переодевайся.
— Ей обувь сменить надо, — подал голос Ворожцов.
— У меня кроссовки есть, — тихо обронила Леся и улыбнулась.
Но улыбка вышла болезненной и совсем невесёлой. Девчонку начинало лихорадить.
— Тимур, залезь в мой рюкзак. Там штаны армейские.
— Твой рюкзак, ты и залезь, — отозвался Тимур, приревновав, видимо, к тому, что оденет Лесю не он один.
— Считаться потом будешь, — вернул Ворожцов. — Я костром занимаюсь.
Тимур сердито запыхтел, но в рюкзак его всё же полез. Ворожцов отметил это не без удовольствия и тут же устыдился. Наташку убили, Леся промокла и простудилась. А они всё бодаются, как два молодых барана.
Щепа наконец разгорелась, заплясало пламя. Ворожцов принялся скармливать костерку ветки покрупнее. Огонь притих, от сырой древесины потянуло дымом, но костёр не угас.
Тимур вынул штаны и отдал Лесе, которая тем временем откопала у себя запасные кроссовки.
— Они, правда, великоваты будут, — извиняющимся тоном объяснил Ворожцов. — Зато тепло и сухо.
— Спасибо, — кивнула Леся.
— Переодевайся, — потребовал Тимур.
Леся собрала в кучу сухие вещи и поднялась.
— Куда? — одёрнул Тимур. — Здесь переодевайся. Мы не смотрим.
И первым повернулся к ней спиной.
Ворожцов крутнулся на месте, не вставая с корточек. Сбоку засопел, отворачиваясь, Мазила.
А хорошо Тимур устроился. Если Ворожцов обернётся, то все это сразу заметят. Даже если он обернётся, чтобы проследить за Тимуром, всё равно выйдет, что подглядывает. А за самим Тимуром никто не следит.
И манипулировать им, ссылаясь на Лесю, Тимур научился здорово. Ворожцов, может, и не хочет чего-то делать, а Тимур брякнет про Лесю, и он бежит безропотно. Только задним числом думает, что его развели. Да уже поздно.
Ворожцов попытался отогнать мрачные мысли, но думалось только о Тимуре и о том, какой же он, в сущности, гад.
Тимур вопреки тому, что о нём думали, подошёл ближе к костру и сел рядом с Ворожцовым. Просто спросил:
— Куда дальше?
От этой простоты зловещий образ подонка, уводящего у него девчонку, развалился в мгновение ока. Пришла мысль, что думать о говнюке, заставившем всех отвернуться и подглядывающим втихаря за Лесей, было проще, чем понимать, что Тимур не говнюк и ни за кем не подглядывает.
— В смысле? — буркнул Ворожцов.
— В том самом. Карта у тебя. Куда нам дальше?
— Назад, — пробормотал Ворожцов.
— Как? — подал голос Мазила.
— Что это значит? — напрягся Тимур.
Ворожцов подкинул в костёр чурку покрупнее.
Хотелось отвернуться, но отвернуться было нельзя. Нужно было что-то делать, но делать было нечего. И Ворожцов посмотрел на Тимура.
— Надо возвращаться, — сказал он. — Мы не дойдём.
Тимур стиснул зубы. Лицо окаменело.
— Ты в своём уме? Или совсем обдристался со страху?
— Я в своём уме. А ты? Сергуни нет. Наташки нет. Куда идти дальше? Зачем? Мы считали, что прогуляемся туда и быстро вернёмся обратно. Мы ещё не дошли, а уже…
Он сбился. Все слова, которыми можно было обозначить погибших одноклассников, выглядели неуместно: либо слишком сухо, либо чересчур фальшиво.
— Я назад не пойду, — пробурчал Мазила.
— Тебя вообще не спрашивают, — окрысился Тимур.
— Оставь его, — вступился Ворожцов.
Тимур глядел зло.
— Оставь? Я его и не трогаю. Ты лучше скажи, чего тебе в голову ударило? Да, Зона оказалась опаснее, чем мы предполагали…
— Зона опаснее, чем даже я думал, — оборвал Ворожцов. — Идти вперёд нет никакого смысла. Это пустой риск.
— А идти назад — не риск? — зло и наигранно хохотнул Тимур.
