— Бинт? — зачем-то уточнила она, открывая аптечку.
— Бинт, — кивнул Тимур.
— Да, вот. Ты руку потянул? Давай-ка я замотаю покрепче.
— Я сам.
Тимур взял плотный бинт, наложил кончик на запястье, прижал пальцами, стискивая зубы от боли, и принялся мотать. Пропустил «восьмеркой» через большой палец, сделал ещё несколько оборотов, зафиксировал.
Подвижность кисти упала, но теперь боль стала более-менее терпима.
Тимур опустил рукав, поправил ботинки, застегнул куртку. Оставалось ещё кое-что, но он всё оттягивал момент…
— Пошли? — обронил Ворожцов.
— А разве… — Леся убрала аптечку и смотрела теперь пустым взглядом на горку свежей земли. — Крест разве не надо?
— Не надо, — глухо сказал Ворожцов. — Из палок не по-человечески, а больше не из чего.
Тимур наконец решился. Обошёл канаву слева, спустился вниз и подобрал обрез. Стряхнул со ствола кровавую грязь, взял за холодную рукоять и переломил. Из ствола на него смотрел слепой глазок капсюля с крошечной вмятиной по центру.
Тимур негнущимися пальцами достал гильзу, стиснул её в кулаке. Хотелось заорать во всю глотку и зашвырнуть её куда-нибудь подальше. Или изорвать жёлтый пластик на куски. Или…
Он разжал руку и посмотрел на бездушный цилиндр с металлическим основанием. Вот она, грань. Сами себе штампуем миллионы граней, а потом ломаем их. Крушим с хрустом костей.
Тимур не решился просто выбросить гильзу. Что-то удерживало его, хотя умом и понимал: глупо хвататься за соломинки, когда уже на дне. И всё равно не стал выбрасывать. Убрал в карман куртки.
Пусть кусочек смерти мелкого побудет пока с ним. Рядом с сердцем.
— Будь ты проклята, — прошептал он, сам не до конца понимая, кому именно. Спокойно, без надрыва. Вместе с тихой истерикой во время похорон, вместе с безумными словами, которые он бормотал мёртвому Мазиле, засыпая его землей, изнутри ушло что-то напряжённое, жёсткое, привычное. Будто пружина разжалась.
Тимур вставил в ствол новый патрон, защёлкнул обрез и пошёл по траве к дороге, не оборачиваясь и не заботясь, собираются ли Ворожцов с Лесей его догонять.
Он просто пошёл, переставляя ноги, потому что так было надо. Потому что впереди была цель, ради которой они переступили границу. Не границу Зоны, нет. Границу внутри себя. Тот незримый рубеж, который разделяет жизнь каждого разумного существа.
На что?
На детство и взрослость? Может быть.
А может быть, эта бритвенно-тонкая грань делит каждого из нас надвое по-другому? Вовсе не по возрасту…
Может, по одну сторону этой линии живёт чудовище, а по другую — человек?
Может.
Они не стали окликать, просто нагнали метров через двадцать и пошли рядом. Ворожцов — водя своим наладонником из стороны в сторону, Леся — то и дело утирая нос платком. Молча, не оглядываясь.
Так все трое спустились с холма по извилистой дороге и подошли к заброшенной деревеньке. Вблизи она не казалась такой уж маленькой. Хотя улица здесь была всего одна, но довольно длинная, убегающая в сумрачно-мглистую даль. И по обе стороны от неё тянулись дома, бани, сараи.
Дюжина дворов, а то и больше.
И ни единого звука, кроме их собственного дыхания. Ни скрипа двери или ставни, ни шороха зверя, ни шелеста листьев. Тут даже ветра не было. Мёртво.
— Задолбаемся мы твой сундук искать, — негромко сказал Тимур, не глядя на Ворожцова. — Братец хотя бы примерно не говорил, где именно?
— Нет, — покачал головой тот. — Но этот прибор настроен на мощную аномалию. Без неё он — кусок микросхем на батарейках.
— Хоть что-то, — согласился Тимур, обходя покосившуюся сваю, к которой был толстенной проволокой примотан гнилой телеграфный столб. — Что шарманка показывает?
— Плохо дело, — признался Ворожцов, хмуро разглядывая экран. В сумерках его лицо, подсвеченное снизу наладонником, выглядело жутковато. — В этих вот, ближних, домах чисто, а дальше — полно аномалий.
— И все мощные?
— Не разберёшь сразу.
— Значит, пойдём. Будем методом исключения искать.
— Гайки-то… — Ворожцов осёкся. — Ладно, придумаем, что бросать. Не в этом дело… Мы по времени не рассчитали: почти стемнело. Ночью нельзя по домам бродить.
— Предлагаешь до утра тут ждать? — При мысли о новой ночи в этом тихом аду Тимур содрогнулся. — Околеем. А костёр разводить замучаемся: все дрова мокрые.
— Давай запрёмся в крайнем доме, согреемся, отдохнём, — тоже передёргивая плечами, сказал Ворожцов. — А на рассвете пойдём искать.
— Запрёмся и мелом кружочек начертим, — сболтнул Тимур и прикусил язык. Он вовсе не хотел шутить, а прозвучало так, словно опять издевается. — Леся, что ты думаешь?
— Ночью опасно, — поёжилась девчонка. — Давайте уж действительно до утра.
— Ладно, — согласился Тимур, доставая фонарь и заглядывая в калитку. — Этот дом?
— Да, — ответил Ворожцов, становясь рядом. — Здесь вроде нет никакой дряни…
— Везде здесь дрянь, — пробормотал Тимур. Вошёл в тихий двор и посветил на пустую конуру с оборванной или перегрызенной верёвкой. — Вон даже собаки будто бы с цепей срывались, что уж о людях говорить.
Ворожцов с Лесей зашли в калитку следом за ним. Огляделись.
Изба большой глыбой темнела на фоне вечернего неба. На крыше виднелись силуэты печной трубы и ветвистой телеантенны. По правую руку стоял крепкий кирпичный гараж с запертыми на амбарный замок воротами. В отличие от других подсобных построек он сохранился хорошо. Возможно, внутри даже уцелела машина, но проверить это было нереально: не пилить же замок, в самом деле.
Возле завалинки торчали останки лавочки. Деревянные сидушки давно сгнили, а две вкопанные в землю опоры настырно продолжали ржаветь.
Крыльцо обвалилось, но фундамент дома и бревенчатые стены выглядели вполне надёжно. Ставни были заколочены. Крышу, судя по торчащим из чёрного месива серым кускам, клали шифером и заливали смолой, поэтому оставалась надежда, что протекла она не насквозь, и внутри уцелела хотя бы одна комната.
— Точно там нормально? — шёпотом уточнил Тимур, подходя к приоткрытой входной двери. — Ни аномалий, ни зверья?
Ворожцов перепроверил показания ПДА и кивнул. Тимур отдал фонарик Лесе, а сам нацепил и включил налобник. Оружие перехватил двумя руками.
Переступил через треснувшие доски крыльца, аккуратно отворил дверь и заглянул внутрь. В нос ударил безликий запах запустения. Темно. В свете налобника отсюда невозможно было что-либо толком рассмотреть. Угадывались лишь очертания вешалки с дряхлым тулупом, заскорузлой обуви, да мутно бликовало стекло серванта.
— Подержи, — попросил Тимур Ворожцова.
Тот прихватил дверь за ребро. Тимур положил обрез на половик, опёрся локтями и забрался с продавленного крыльца в дом. Быстро поднял ствол, встал на ноги и огляделся.
Обычные деревенские сени. Крепкая скамья, грубый стол, дощатый, но не гнилой пол, утварь на подоконнике, покрытая налётом пыли. Сервант с фарфоровым сервизом за жирным стеклом. Алюминиевый бидон для воды в углу, канистра, калоши, ворох гнилых газет.
