Фюсун — красивую молодую жену Феридуна, меня же встретили с подозрением и насмешкой, считая добрым богатым дурнем, который хочет снять европейский фильм. Все эти веселые выпивохи, кочевавшие из бара в бар, редко оставляли нас одних. С некоторыми мы были совершенно незнакомы, что не мешало им пробовать попытать удачу у Фюсун, другим страстно хотелось, чтобы весь мир узнал все их тайны. То была большая команда. Мне нравилось, когда подсевшие со стаканом за наш столик незнакомцы считали меня мужем Фюсун. Но она каждый раз специально громко, что особенно задевало меня, с улыбкой говорила, что её муж — «вон тот толстяк», и вновь подошедший, не стесняясь моего присутствия, начинал отчаянно к ней приставать.
Каждый действовал по-своему. Одни говорили, что ищут «смуглую турецкую красавицу» для фотосессии. Другие сразу предлагали главную женскую роль в фильме о пророке Ибрагиме, съемки которого должны вот-вот начаться. Третьи молча смотрели в глаза. Четвертые заводили беседу о прекрасном, которого никто не замечает в мире денег. Пятые читали стихи про любовь или родину авторства какого- нибудь бедолаги-поэта, угодившего за решетку, а шестые в это время, сидя за дальним столом, оплачивали наш счет либо присылали вазу фруктов. Одна тучная дама, с которой мы каждый раз встречались в Бейоглу, куда в конце зимы стали ходить реже, так как я противился этим посещениям всеми способами, в свое время снимавшаяся в ролях бессердечных гувернанток или подруг злодеек, устраивала у себя вечеринки для таких, как она выражалась, «образованных и культурных молодых женщин», как Фюсун, куда всякий раз звала и её. Один немолодой коротконогий и пузатый критик в штанах на подтяжках и с бабочкой клал свою уродливую, будто паук, руку Фюсун на плечо и говорил, что «ее ждет очень, очень большая слава», что она, может быть, станет первой турецкой звездой международного уровня, и советовал быть осмотрительной.
Все эти серьезные и несерьезные, настоящие и выдуманные предложения сниматься в кино или рекламе Фюсун слушала внимательно и серьезно, запоминала имя каждого, кто подходил к ней, и, осыпая неумеренными и весьма пошлыми похвалами любого мало-мальски известного актера, чему, полагаю, научилась в бытность продавщицей, старалась понравиться всем, с кем ей доводилось общаться. В то же время она пыталась делать и нечто противоположное — быть не похожей на других, интересной, и хотела бывать в эти заведениях как можно чаще. Я сказал ей не давать телефон каждому встречному, кто предлагает работу, потому что, если узнает отец, ей попадет, но она, разозлившись, посоветовала не лезть не в свое дело, потому что, если фильм Феридуна будет неудачен или вовсе не будет снят, она снимется у других. Я обиделся и ушел за другой стол, но через некоторое время она подошла ко мне с Феридуном и сказала: «Поехали поужинаем, как летом».
В этом пивном киносообществе, частью которого я постепенно, чуть стесняясь, становился, у меня появились два приятеля, от которых я узнавал последние сплетни. Первой была немолодая актриса по имени Сюхендан Йылдыз. В результате неудачных действий молодой турецкой пластической хирургии её нос. разделенный пополам, стал странным и отталкивающим, однако она прославилась, так как её начали приглашать на роли злодеек. Второго моего приятеля звали Салих Сарылы. Он был характерным актером и всю жизнь играл бравых офицеров и честных полицейских, но сейчас зарабатывал на хлеб озвучкой полулегальных эротических фильмов местного производства и часто, задыхаясь от кашля, со смехом хриплым голосом рассказывал о комических эпизодах во время съемок.
За несколько лет я с изумлением узнал, что большинство актеров, с которыми мы знакомились в «Копирке», поработало в стамбульской эротической индустрии. Когда это открылось, я почувствовал себя человеком, обнаружившим, что большинство его друзей состоит в подпольной экстремистской группировке. Изысканные актрисы средних лет и актеры, которые, как Салих-бей, всю жизнь играли героев, часто ради денег озвучивали довольно откровенные европейские фильмы и во время любовных сцен, которые показывали без подробностей, издавали преувеличенные крики и стоны, позволявшие вообразить плотские детали, оставшиеся за кадром. У большинства всех этих довольно известных людей были семьи и дети, но, скрывая свои заработки, прежде всего от домашних, они объясняли совершенное тем, что «не хотят терять связь с кино, пока в индустрии кризис». Однако поклонники, особенно из провинции, узнавали их по голосам и присылали письма, полные гнева либо комплиментов. Другие актеры, более смелые и жадные до денег, также завсегдатаи «Копирки», снимали фильмы, которым предстояло стать первым в истории мусульманским порно. В этих фильмах, на взгляд современного зрителя не столько эротических, сколько смешных, все так же звучали слишком громкие, стандартные любовные стоны, подробно исполнялись все позиции, почерпнутые из контрабандой ввезенных западных книг, но все актеры — и мужчины и женщины, — как осторожные девственницы, никогда не снимали с себя трусы.
Когда мы выбирались в Бейоглу, обычно в «Копирку», пока Фюсун с Феридуном перебирались от столика к столику, чтобы познакомиться с новыми людьми и узнать последние новости, я сидел с новыми приятелями, чаще с обходительной Сюхендан-ханым, и слушал её предостережения. Например, тому рыжеусому человеку в аккуратно отглаженной рубашке с желтым галстуком, с виду благовоспитанному, вообще не стоит разрешать разговаривать с Фюсун: это известный продюсер, но стоит ему остаться в своем печально известном кабинете на последнем этаже «Атлас-фильма» наедине с любой женщиной моложе тридцати, как он тут же запирает дверь на ключ и насилует её; потом, когда она рыдает, предлагает ей главную роль в каком-нибудь фильме, но когда съемки начинаются, роль оказывается третьеразрядной — например, немецкой няни в доме турецкого богача, которая плетет интриги и всех ссорит. Еще осторожнее следует быть с бывшим начальником Феридуна, продюсером Музаффером, к которому Феридун все время подходил и смеялся над каждой шуткой, в надежде, что тот поможет ему. Этот бесчестный человек не так давно, две недели назад, здесь же, в «Копирке», но тогда с ним не было Феридуна с Фюсун, поспорил с директорами двух средних конкурирующих кинокомпаний на бутылку французского шампанского, что уложит Фюсун в постель за месяц. (В те времена шампанское, попадавшее в Турцию контрабандой, которое пили почти в каждом европейском фильме, считалось неотъемлемым составляющим западного, христианского мира роскоши.) Сообщая мне все это, актриса, годами игравшая в кино дурных женщин, которую турецкая пресса окрестила Коварной Сюхендан, вязала длинными спицами по журналу «Вигйа» свитер из красной, зеленой и синей шерсти на зиму внуку. Некоторые смеялись над ней за то, что она сидит в баре с шерстью и спицами, но она всем отвечала: «Я, пока жду новой работы, времени попусту не трачу, а вы, тунеядцы, только и пьете!» — и, ненадолго позабыв о манерах, разражалась отборной бранью.
В таких местах, как «Копирка», после восьми вечера напивались все, и Салих Сарылы, видя, как мне действуют на нервы обиженные жизнью звезды, от которых невозможно сбежать, пряча от меня глаза, устремлял романтичный взгляд, напоминавший его идеальных полицейских, вдаль, на Фюсун, болтавшую с кем-то за дальним столиком, и как-то сказал мне, что, если бы он был богатым человеком, как я, никогда бы не привел красивую юную родственницу в такое место, пусть бы она и мечтала стать звездой. Это, конечно, задело меня. В ответ я мысленно причислил моего приятеля в список мужчин, которые неуважительно смотрят на Фюсун. Коварная Сюхендан однажды произнесла слова, которых я никогда не забуду: «Твоя родственница, эта красавица Фюсун, — сказала она, — милая, приятная и очень хорошая девушка, и как раз в таком возрасте, как и моя дочка, когда пора стать матерью. Но что вы забыли здесь?»
Дни шли, все это не давало мне покоя, и поэтому в начале 1977 года я сказал Феридуну, что он должен окончательно определиться с составом съемочной группы и техническим обеспечением нашего фильма. Каждую неделю Фюсун знакомилась в Бейоглу с новыми людьми. Новые знакомые засыпали её словами восхищения, предложениями работы, съемок. В то же время я почти каждый день убеждал себя, что Фюсун бросит Феридуна совсем скоро, и всякий раз, когда она нежно улыбалась мне или, дотронувшись до меня, рассказывала на ухо забавные истории, я чувствовал, что этот день не за горами. Я считал, что Фюсун, на которой я собирался жениться, как только она бросит Феридуна, не стоит глубоко погружаться в мир кино. Актрису из неё можно было бы сделать и без всех этих людей. В те дни мы втроем решили, что теперь дела будем решать не в «Копирке», а в рабочей обстановке. Предварительные переговоры шли с удвоенной скоростью, пора было создавать кинокомпанию, которая бы занималась производством фильмов Феридуна.
Фюсун в шутку предложила, чтобы мы назвали новую кинокомпанию по имени её кенара — Лимон. На визитную карточку мы поместили рисунок милой птички, офис кинокомпании «Лимон-фильм» находился по соседству с кинотеатром «Йени Мелек».
Я распорядился, чтобы в отделении Сельскохозяйственного банка Бейоглу, где у меня был открыт счет, в начале каждого месяца переводили на счет «Лимон-фильма» по 1200 лир. Эта сумма была немногим
