Расчерченный решеткой квадрат лунного света, падающего из окна на стол, осветил прапорщицкие «сокровища».
Хлам не вдохновлял. Вот карта Зачарованного леса. Засудирену отчего-то не пришло в голову изъять ценный документ… Одинокая папиросина «Беломора» в смятой пачке да зажигалка, которая почему-то не заинтересовала здешних дикарей…
– Оставлял я тебя на крайний случай, вот он и наступил, – сказал Палваныч сигарете.
Чиркнул колесиком зажигалки. Вспыхнуло тщедушное пламя и сразу погасло. Больше ничего, кроме искр, сдохший предмет не выдал.
– Вот же засада! – прапорщик забросил зажигалку в угол. – И покурить не судьба!
Дубовых хмуро посмотрел на стол и увидел камешки. Огниво!
Подсобрав с пола сухой соломы и сложив на столе костерок, Палваныч хрястнул камешек о камешек. Родилась мощная искра, попала в солому, та затлела. Рядом с костерком возник маленький, ростом с поставленные друг на друга два кулака, человечек.
Прапорщик отпрянул.
– Привет, Малеен! Ой… Привет, новый хозяин огнива! – бодро воскликнул малявка. – Жду твоих указаний!
– Любых?
– Любых!
– И дверь эту откроешь?
– Легко!
– И охранников куда-нибудь денешь?
– Без проблем!
– И из города выведешь?
– Ты не выспрашивай, хозяин, а приказывай!
– Эх, мне бы таких солдат! – умилился Палваныч. – Слушай мою команду! Охранников убрать, дверь отворить, меня из города препроводить. В дорогу пожрать взял бы. Пока все.
Человечек кивнул и скрылся в темноте.
Спустя полчаса прапорщик шагал прочь от Лохенберга, не представляя куда, лишь бы подальше от этого козла Засудирена. Из накопленного за несколько удачных дней имущества остался лишь заплечный мешок с огнивом. Золотишко, кошель денег, телегу и лошадей добытчик безвозвратно потерял. Спасибо малявке, хоть подсобил ноги унести…
Человеческая психика загадочна. Почему Палваныч не впал в исступление, какое случалось с ним при виде черта? Может, маленький человек как-то укладывался в сознании Дубовых, а черт – нет? Или рассудок прапорщика пытался смириться с тем, что чудеса все же иногда случаются, особенно в мире пряничных домиков и маленьких человечков?
Трудно понять военного. Трудно понять и русскую душу. Вот почему русские военные – самые непознанные существа во вселенной.
А папироску Палваныч снова решил отложить на черный день.
Прапорщик долго брел по незнакомому тракту, затем свернул в лесок, чтобы не маячить на глазах у каждого встречного-поперечного. Было бы обидно попасться прямо на дороге.
Перед самым рассветом выяснилось, что для Палваныча волшебная ночь еще не кончилась.
Он вышел к небольшому замку, расположившемуся в широком поле. Возле ворот прапорщик различил темный женский силуэт, словно росший из тумана. Подойдя ближе, Дубовых увидел даму примерно его лет, одетую в черное строгое платье до пят и черный же платок, полностью скрывавший волосы. Она стояла к Палванычу лицом, не спуская с него восхищенных глаз. Когда до странной женщины оставалось метров пять, она протянула к гостю гибкие руки и сказала томным бархатистым голосом:
– Мой повелитель, я знала, что ты придешь к своей смиренной рабе.
Произнеся эту патетическую фразу, дама театрально пала ниц перед прапорщиком, пробуждая в его памяти неприятные обрывки то ли сна, то ли белогорячечного бреда…
– Гражданочка, – смущенно проговорил он. – Гражданочка! Вы бы… ну… Вольно, можно встать, что ли…
Женщина с почтительным достоинством поднялась, преданно, но гордо глядя на Палваныча.
– Мне бы перекантоваться… – замялся гость.
– Я не ведаю истинного твоего языка, Мастер, прости свою рабу, – с нечеловеческим достоинством изрекла женщина. – Делай с моим жилищем и мною все, что считаешь нужным. Если хочешь пере… кантоваться, то я почту за честь…
«Ух, е! – возликовал Дубовых. – Делай, блин, со мной все, что считаешь нужным! Однако… И раз уж она меня на ты, тогда и я туда же».
– Это… Спрятаться надо. У тебя как?
– Разумеется, Повелитель! Мой замок – твой замок.
Хозяйка величаво взмахнула в сторону ворот. Прапорщик пошел ко входу, женщина отставала на полшага.
«Нет, ну точно меня за другого приняла. Повелитель какой-то, – совершил интеллектуальный прорыв Палваныч. – Не стану разубеждать! Хоть в замке поживу для полноты ощущений».
– А тебя, гражданочка, как прикажешь величать?
– Прикажу?! – в ужасе отшатнулась дама. – Что ты, Мастер!.. В миру меня звали графиней фон Страхолюдлих… Пока король не лишил меня дворянского титула… Я была на стороне Дункельонкеля. Мы проиграли. Проигравшие – платят.
– Ишь, какая закавыка у вас, графьев! В азартные игры на титулы режетесь?
– Ваша изысканная ирония льстит мне, повелитель, – склонила голову бывшая дворянка.
Гость, ведомый хозяйкой по коридорам и залам замка, оказался в гостевых покоях.
– Чего пожелаешь, мой господин? – спросила Страхолюдлих.
В свете факелов Палваныч наконец разглядел лицо женщины. Приятное правильное лицо. Разве что слишком холодны большие глаза и бледность необычная…
– Я бы поспал, – сказал прапорщик.
Двое молчаливых слуг, вбежавших в комнату, постелили огромную постель и бесшумно удалились.
– Я могу быть свободна? – спросила хозяйка.
– Да, спасибо! Спокойной ночи, – пробормотал Палваныч.
Дама поклонилась и вышла, прикрыв дверь.
– Вот житуха, Пауль, – бормотал Дубовых, залезая в кровать, – просыпаешься на нарах, а засыпаешь у графини в гостях.
Барон фон Лавочкин, или Тяжело в учении?!
Коля и Всезнайгель сидели в рабочем зале. Хайнц принес сюда два стула и подал вино с фруктами.
– Итак, – провозгласил Тилль, глядя на играющий гранями фужер. – До поединка пять дней. Подтянем теорию, я дам вам книжку. Займемся практикой. Вы умеете ездить на лошади?
– Нет. – Лавочкину стало стыдно.
– Отлично! Хорошо еще, вы не вызвались соревноваться с Шроттмахером в игре на лютне, – усмехнулся мудрец.
– Как раз на лютне я играю.
– А ведь верно! – воскликнул Всезнайгель. – Такой штрих необходимо использовать. Вы сходите под чей-нибудь балкон, споете пару серенад.
– Зачем?
– Это часть рыцарских навыков. Если по городу поползет слух, что рыцарь-новичок недурственно исполняет песни, Михаэль разозлится. Пусть лишний раз поволнуется! Ему, видите ли, последнее время не везет с репертуаром.
– А у меня его и вовсе нет.
– Сочините. Судя по тому, что болтают на улицах, вы уже поразили некую деревню песенным
