резко упал…
– Что ж, – сказал я, – успехов вам в освоении нового жанра. Кто же автор сценария? Аугусто Арренио Мендес? – К. П. молчал, безумно таращась на меня, и я, насладившись паузой, продолжил: – Но меня интересует еще и другое. Например, каков годовой объем подобной вашей продукции? – И бросил на стол пару видеокассет.
– Что это? – спросил он с паузой, но высокомерно. И тогда я решил, что пришла пора дать ему под дых – фигурально выражаясь, конечно. Это был не Умберто, но именно этому кинобоссу, вдохновителю виденной мною гадости, я бы с удовольствием съездил по зубам.
Под дых я ему врезал и увидел, что в нем что-то дрогнуло. Он был совершенно не готов к такому разговору и совершенно искренне, по-видимому, полагал, что вызвали его по поводу поимки какого-нибудь мелкого мошенника вроде того же Умберто. Этот момент растерянности надо было использовать, потому что, слегка придя в себя, он бы понял, что улик-то у меня маловато.
– Как видите, я вполне мог бы выписать ордер на арест, а не на допрос, – сказал я. – Однако у меня к вам пока – заметьте, пока – только вопросы. И вот еще один из них…
Он ждал.
– Вами заслан или подкуплен сотрудник ИАВ. Как его имя?
Похоже, шок у К. П. продолжался.
– Какой… – пробормотал он, – какой… Иов? Это что, из Библии?
– Бросьте валять дурака, – сказал я грубо. – Имя?
– Как странно… – продолжал бормотать продюсер, выворачивая шею из полураспущенного ворота дорогой французской рубашки. – ИАВ… Иов… Ну хорошо… Ну – Ользевский… – Он пожал плечами, и жест был одновременно демонстративный и какой-то в то же время вопросительный.
– Как он был заслан?
– Никто его не засылал, это работник ИАВ…
К. П., похоже, приходил в себя.
– Сколько вы ему предложили?
Продюсер хмыкнул.
– Полмиллиона.
– И он согласился?
– Да, и он согласился.
Момент растерянности проходил. К. П. наливался черной кровью.
– Это не повод, – заявил он, – чтобы приводить меня сюда под конвоем. И шантажировать! К этому, – он показал на видеокассеты, – я не имею ни малейшего отношения. Да, я знаю, что это такое, но вам пришлось бы крепко поработать, чтобы это доказать! Так-то вот! Возможно, что это действительно делается на нашей фирме, но ваши инсинуации в мой адрес совершенно безосновательны! Сегодня же пожалуюсь комиссару Плугаржу, сообщил он.
– А подкуп Ользевского?
– Послушайте! – сказал он с презрением. – Вашего ли это ума дело? Бросьте, инспектор, бросьте… К тому же никакой это не подкуп. Оформлено частное трудовое соглашение… Возможно, оно не совсем законно, но отнюдь не с нашей стороны, мы могли этого не знать…
Странно: он совершенно теперь не боялся! И порнопродукция, к которой он безусловно имел отношение, волновала его даже больше, чем дело, по которому он мог получить, как я полагал, значительно более серьезное обвинение! Ведь подготовка и засылка в прошлое темпонавта с программой, не утвержденной комиссией ООН, расценивалась бы как преступление против человечества!
– С этим, – сказал я, показывая на кассеты, – мы еще продолжим, не отчаивайтесь…
– Думаю, что с вами мы больше не увидимся, инспектор! И вообще ищите, дорогой мой, другую работу! – заявил он, поднялся, встряхнул искусственной шевелюрой и вышел вон из моего кабинета – пришедший в себя, исполненный презрения, вздорный, уверенный в собственном величии. Впрочем, из управления красиво уйти ему не удалось, потому что дежурный полицейский, ни слова не говоря, завернул его обратно.
– Вы забыли сказать «до свидания», – сказал я ему, расписываясь на пропуске. Он промолчал, высокомерно вздернув подбородок. Я же, несмотря на несомненный успех – удалось зацепиться за следующее звено! – после его ухода некоторое время боролся с приступом неуверенности. В чем-то К. П. меня переиграл. Но в чем? Ищите, говорит, другую работу… Нет, господа! Менять работу я не собираюсь. И если в расследовании наметился успех, надо его развивать.
7
Фамилия, которую назвал мне К. П., чем-то смутно была мне знакома. Я вспомнил: когда-то у меня был сокурсник с такой фамилией. Вернее, так: когда-то я был сокурсником человека по фамилии Ользевский. Да, именно так – некоторое время я с ним вместе учился. Это было не самое лучшее воспоминание, потому что Ользевский закончил весьма модный и престижный тогда факультет весьма модного и престижного университета. Впрочем, это было действительно очень серьезное и сильное учебное заведение, и Ользевский, мой недолгий друг и удачливый соперник, закончил его блестяще, получив степень магистра, а я – нет. Не закончил. Не смог. Не потянул. Оказалось, что электронное квазимышление, как и вообще кибернетика – это не для меня. Казалось бы, ну и что? Но вспоминать об этом мне не хотелось. Поэтому я предпочел думать. Что этот Ользевский и тот, знакомый, просто однофамильцы и не имеют друг к другу никакого отношения.
Однако это были не однофамильцы. Оказалось, что это именно Марк Ользевский, и когда я, найдя его хозяйство в одном из корпусов ИАВ, вошел и поздоровался, он сразу узнал меня:
– Сбитнев? Привет. Сколько лет! Где же ты сейчас обретаешься? Ребята, мы вместе учились, – представил он меня своим коллегам.
Коллеги были как коллеги: патлатые, бородатые, в белых халатах, все как один обтянутые неизбежными синтетическими лосинами; они курили; один при этом устроился на подоконнике, другой на столе, третий подпирал двери, и только Ользевский сидел, когда я вошел, на предмете, специально построенном как опора для седалища.
– Психоник? Программист? Электронщик? – осведомился тот, который с подоконника, а поскольку я промолчал, Ользевский пояснил:
– Да нет, ребята, Сбитнев… э… недоучился… Так уж получилось. Он решил переменить специальность. Ты ведь спортсмен? Э… Сбитнев всегда славился во всех видах спорта.
Он хотел, назвать меня по имени, но забыл, как меня зовут. И это мне помогло. Я действительно занимался спортом и в честной борьбе не раз приносил пользу своей команде. Но никогда, ни разу не был чемпионом. Коллеги заржали, когда он сказал, что я славился во всех видах спорта, и это тоже мне помогло.
Они все сейчас с интересом глядели на меня. Наверно, подумал я, у них плохо с развлечениями. Работы у них, наверное, много, поэтому они так заинтересовались недоучившимся сокурсником их коллеги и, как я понял, шефа. Ользевский был начальником отдела.
– Я пришел к тебе, Марк, по делу, – сказал я излишне сухо. – Нам надо поговорить.
– Да бог с ним, сразу о деле! Успеем! Садись, сейчас ребята подымят и разойдутся. У нас было маленькое, понимаешь, совещание. Так сказать, мозговая атака… Ты ведь не забыл, что это такое? Помнишь наши семинары?
– Да, – сказал я, – не забыл.
Увы, я их помнил, наши семинары. Помнил, как светлая голова Ользевский легко и просто предлагал решения и сам, в свою очередь, ставил проблемы и проводил мысленные эксперименты, и постоянно острил, и часто впопад, и часто – над тугодумом Сбитневым, и как все хохотали – надо мной. Я понимаю, что в любом маленьком коллективе обязательно должен быть и лидер, и козёл отпущения. Однако мне и сейчас было неприятно вспоминать, что Ользевский был лидером… а я – вторым в упомянутой табели о рангах.
– Да… а… где ты работаешь?
Он опять хотел назвать меня по имени и опять не вспомнил.
– Я работаю в полиции, Марк, – сказал я.
