хорошего сообщить не собирается. — Составь счета, — сказал, вставая, главный начальнику листопрокатного, — и к концу дня заходи ко мне.
Когда вышли во двор, Михаил нахлобучил старую, знакомую всем соломенную шляпу.
— Ну, выкладывай.
— С чего и начать-то, не знаю. Ну, прихожу сегодня утром во двор и обнаруживаю — нет сорока надставок. Ночью их кто-то украл.
Главный инженер сперва засмеялся и посмотрел на Амирана так, будто тот спятил. Потом вдруг закричал:
— Что ты мелешь? Пьяный или с ума сошел?
— Товарищ главный инженер, мне не до шуток. Сердце так и скачет.
— Кто работал в ночной? Всех до единого под суд отдам! И тебя сниму, — Георгадзе резко повернулся к Амирану, — и тебя по головке не поглажу! Как это можно — сорок надставок из-под носа унесли. Каждая по полтонны! Куда твои глаза глядели? Позор! Позор!
Амиран подождал, пока главный отбушует, а потом тихо сказал:
— По-моему, сейчас не стоит поднимать шума.
— А что же прикажешь делать?
— Я знаю, кто это. Но надо подождать.
— Ты подозреваешь кого-нибудь?
— Я знаю точно. Это мог сделать только Валико Азарашвили. У него с металлоломом плохо, плана не выполняет.
— Пожалуй, ты прав… Сейчас же вызывай милицию.
— Михаил Владимирович, не надо. Надставки уже давно загружены в печь. Их не вернешь.
— Что же, спустить ему это?
— Да нет. Надо сделать вид, что мы не заметили. Он наверняка снова сунется. Только теперь ждать будем…
— А кто-нибудь, кроме тебя, об этом знает? — План Амирана понравился главному инженеру.
— Знает бригадир.
— Предупреди, чтобы молчал,
— Об этом не беспокойтесь.
— А если они не будут больше красть?
— Будут. А в суд подать никогда не поздно. Улик-то ведь у нас нет.
— Тогда лови воров, а то и тебе не поздоровится. Даю три дня сроку! — пригрозил Георгадзе.
Воры попались на пятый день.
В два часа ночи маленький паровозик вышел с шихтового двора. К нему была прицеплена одна- единственная платформа.
От волнения у Амирана перехватило дыхание, и он сжал руку бригадира. Вместе с ними в засаде сидело еще двое рабочих. Паровоз медленно объехал двор изложниц и двинулся дальше.
— Неужели заметили? — прошептал Амиран.
Бригадир пожал плечами и достал было сигарету, но Амиран перехватил его движение. Паровозик запыхтел где-то впереди, потом остановился и дал задний ход.
— Не шевелитесь, пока платформу не загрузят. Пусть потеют, — прошептал Амиран.
Рабочие кивнули.
Паровозик подошел ко двору изложниц, сбавил скорость, замер. Никого не было видно, и платформа была пуста. Минуты тянулись медленно. Наконец на рельсах появились четыре темные фигуры. Амиран сразу узнал Азарашвили по его сутулой спине. Четверо шли молча и оглядывались. Не заметив никого поблизости, начали грузить.
Амиран подал знак Гиго Брегвадзе, здоровенному малому, и тот кивнул: будь, мол, спокоен, все сделаем, как задумали. Гиго было поручено стащить машиниста.
Амиран сначала решил выждать, пока Азарашвили и его подручные загрузят платформу полностью, но не выдержал: как только взялись за вторую надставку, он схватил фонарь и закричал страшным голосом:
— Ах вы сукины сыны!
Гиго в мгновение ока вскочил в кабину машиниста, скрутил его и стащил вниз. Остальные погнались за Азарашвили. Валико не успел и сорока шагов сделать, как его догнали у канавки и повалили. Потом подхватили под руки и поволокли в контору.
А Гиго Брегвадзе уже сидел там со связанным машинистом и покуривал. Время от времени он произносил что-нибудь вроде:
— Ни с места, а то замешу, как тесто.
Азарашвили посадили рядом с дрожащим машинистом.
— Ну как, попался, голубчик? — посмеивался довольный Амиран.
— Не губи меня, — прошептал Азарашвили.
— А что мне делать прикажешь? Ограбил меня, опозорил, а теперь я должен тебя отпустить?
— Я виноват, но ты только на этот раз спаси меня, а я в долгу не останусь.
— Ах, что ты говоришь! — издевался Амиран. — А удобно ведь — готовый металлолом и совсем рядышком? Здорово? Нет уж, голубчик!
И он решительно набрал номер телефона главного инженера.
Азарашвили вместе с его дружками выгнали с завода. Зураб Элиава ходил как в воду опущенный. Уже шесть лет бессменно работал он начальником смены в мартеновском, потом его выбрали секретарем партбюро цеха. Зураб очень гордился доверием товарищей, а тут вдруг такой позор. Весь город узнал об этом воровстве.
— При чем же ты тут? — успокаивала его жена.
— Ради бога, отстань от меня. Что ты понимаешь? — огрызался Зураб.
Элизбар Хундадзе тоже был подавлен, только и думал о том, как смыть с коллектива позор. Он вспомнил, как в прошлом году Зураб был командирован в Таганрог. Там в мартеновском цехе ввели тогда единый план — выполнение высчитывалось не по сменам, а составлялся общий итог по цеху и затем распределялся. Когда Зураб приехал и рассказал об этом, Хундадзе, как всегда, обрезал его:
— Это меню не для нас.
— Почему ты так думаешь? — обиделся Зураб.
Элизбар подошел к окну и взглянул вниз. Он говорил тихо:
— За шесть месяцев смена Рамишвили ни разу не выполнила план. А ты хочешь, чтобы успех Эргадзе разделил Рамишвили? С какой стати! И где взять такую сознательность и энтузиазм? Никто стараться не будет. Одни работают, другие бездельничают, а денежки всем поровну? Не выполнишь план и спокоен — другие вывезут. Это не дело! Так и передовые рабочие могут разочароваться, браток.
— Но почему же в Таганроге никто не разочаровывается?
— А ты откуда знаешь?
— Я же был там.
— Сколько ты там был?
— Целый месяц.
— Ну, дорогой, один месяц даже Отар Рамишвили может пыль в глаза пускать.
— Да, но там ведь целый год так работают.
— Возможно. Но пока только два завода перешли на общий план. Для этого все смены должны быть равноценными. В Таганроге ведь завод старый! Я работал там когда-то. У них и общий технический уровень, и квалификация очень высокие. А для нас металлургия — дело новое. Подождем, поглядим, что из этого выйдет. Если даже мы затеем все это с общим планом, нас не поддержат в цехе. Отар, конечно, будет «за», а другие вряд ли. Директор и главный инженер скажут, наверно, давайте, попробуем этот метод в мартеновском цехе. А у нас может не получиться, и нас поднимут на смех…
Тогда Элизбаром руководила прежде всего осторожность, и в доводах его было много здравого
