спиной новенькое двуствольное ружье. Компания, демонстрируя единство, чинно проследовала в дом, а немного погодя там начался сущий тарарам.
Вскоре хлопнула дверь, и Виктория, выскочив за калитку, пошла куда глаза глядят. Гурский, без пиджака, выбежал вслед за ней, догнал и грудью загородил дорогу. Она, держась на расстоянии, попробовала его обойти, в одну, в другую сторону. Но он, растопырив руки и ничего не говоря при этом, как непослушную козу или курицу, стал загонять ее во двор. Она и не очень противилась, нагнув голову, шла впереди него и, сдвинув брови, улыбалась. От возбуждения он весь дрожал, суетился, волосы торчком стояли на голове, и тут впервые стало заметно, что он намного старше своей жены.
Закрыв за Викторией калитку — для верности замотав ее проволокой, подергал, — немного подождал и снова куда-то ушел. Он несколько раз приходил и уходил, подолгу стоял на дороге перед домом, словно решая, куда бы ему еще сходить.
Тетя Тама вся извелась, сгорая от любопытства. Наконец во дворе послышались его шаги.
— Можно?
Сдержанно поздоровавшись с тетей Тамой и Галиной, он присел к столу, выложил пачку сигарет, спички.
— Можно я буду курить?
— Курите, курите.
Тетя Тама поспешно пододвинула ему пепельницу.
Он держался солидно и даже слегка высокомерно, как и подобает человеку, только что пережившему драму. Пыхтел сигаретой — он не умел курить — и скорбно молчал, ибо пережитая драма дает это право человеку — не начинать первым разговор.
— Ну как, нашлась вчера ваша жена? — не выдержав, первая бодренько спросила тетя Тама.
— Нашлась...
— Ну вот, а вы переживали. Она, наверное, в кино была?
Тетя Тама уже все знала от Вадика и теперь гнула, как ей казалось, вполне безопасную версию о кино.
Гурский помолчал и с непонятным выражением кивнул:
— Ага. Она мне тоже так сказала. Что была в кино...
Что-то тут было неладно.
— Но дело в том, Тамара Николаевна, что никакого кино вчера не было...
В наступившей тишине он медленно извлек из заднего кармана сложенную вчетверо афишу и как вещественное доказательство развернул ее на столе.
— Вот здесь говорится, — афиша была на литовском языке, — что девятичасовой сеанс отменяется по техническим причинам. Мне об этом еще вчера сказали, когда я по дворам бегал. Вот вам и кино... — Он аккуратно сложил афишу и снова спрятал ее в карман. — А она мне до двух часов ночи содержание рассказывала...
— Что вы говорите! — только и сказала тетя Тама. А про себя подумала: так не повезло бабе...
— То и говорю. Так что мы сегодня уезжаем. Я уже машину вызвал.
— Такси?
— Нет, из Вильнюса пришлют. Я позвонил министру, сами понимаете.
— А кем вы все-таки работаете? — слегка оробев, спросила тетя Тама..
— Я шофер. Министра вожу, — просто пояснил он. — Хотя у меня и среднетехническое образование.
— Ясно. А может, вам и не надо уезжать? — сказала тетя Тама. — Сейчас самое время настает, грибы пойдут, картошка молодая.
— Спасибо! А что же я ее. — тут оставлю? Пусть в городе сидит, бензином дышит. Раз вести себя не умеет. Детей, конечно, жалко. Здесь хорошо: и лес, и речка, и молоко свежее. Они даже поправились, вы заметили?
Он вздохнул. Спрятал сигареты и собрался идти. Его было жаль, но у тети Тамы, грешным делом, вертелось на языке спросить, о чем все-таки рассказывала ему ночью Виктория, какое содержание и насколько развита у нее фантазия... Она сдержалась. Зато не выдержала Галина.
— А в городе ваша жена... — вкрадчиво начала она.
Он понял.
— Нет, в городе она ведет себя нормально. Вы не подумайте, в общем мы неплохо живем. Это здесь контроля нет. Больше вопросов не будет?
— А вам не кажется, что вы похожи на страуса?
— Нет, — сказал он. — Вы думаете, я специально нагрянул? Все подстроил? Нет. Просто — интуиция. Она сама говорит, что что-то такое чувствовала, — не без гордости усмехнулся он. — Ничего. Я — терпеливый. Семейная жизнь, как война, без потерь не бывает.
— Но разве можно так жить?
— Выходит — можно.
— А зачем?
Он не знал зачем. Как-то ему это не приходило в голову. Он пожал плечами и, уже стоя на пороге, задумчиво посмотрел на Галину....
— Знаете что, давайте я вас все-таки познакомлю с Реутом?
Он ушел, пообещав, что, может, зайдет еще попрощаться. Машины долго не было. Он неприкаянно кружил по двору, нервничал, но в дом не заходил. Потом все же решил взглянуть, как там собирались в дорогу, и сейчас же оттуда донесся его крик:
— А я говорю — поедешь! Нет, поедешь! И слушать не хочу! Ты мне уже сто раз обещала! Я из-за тебя из армии ушел! А не желаешь — мы уедем одни! Я заберу детей!
Дети играли на лужайке в бадминтон.
Наконец в половине пятого к дому подкатила черная роскошная «Волга», и Гурский, едва кивнув шоферу, стал выносить из дома вещи: чемодан, свертки, белого мохнатого медвежонка. Сдернул с веревки сохнувшее платье Виктории и, скомкав, забросил его в машину. Потом, разъяренный, взял на руки детей и усадил их, притихших, на заднее сиденье. Он напоминал моряка, потерпевшего катастрофу и собиравшего выброшенные на берег обломки, необходимые для новой жизни.
Он еще раз сходил в дом, взял пиджак и занял место в машине рядом с детьми. Он сидел ровно, как манекен, смотрел в затылок шоферу и ждал. Виктория не появлялась. Борьба велась сторонами за каждый метр...
Водитель дал сигнал — один, другой... Гурский решительно махнул — ехать. Черная «Волга» тронулась, ныряя на ухабах, но, отъехав метров двести, резко затормозила — Виктория, подобрав юбку, неслась за машиной во весь опор...
Вдруг оттуда ей закричали. Дети, высыпав на обочину, размахивали руками и хором скандировали, а что — Виктория никак не могла разобрать. В нерешительности она замедлила шаг.
— А-а-а-и-и-к! — неслось от машины. — А-а-а-и-и-к!
Потом, потеряв терпение, в окошко высунулся Гурский и гаркнул так, что Виктория на этот раз услышала. Оказывается, забыли чайник... Радостно закивав — слышу! — Виктория бегом вернулась обратно и через минуту, издалека крича: «Несу!» — уже мчалась с чайником к машине. Дети, прыгая от восторга, уселись на свои места. Гурский принял чайник на колени, как корзину. Шофер распахнул дверцу, и Виктория уселась рядом с ним. «Волга» рванулась с места и исчезла за поворотом.
Но тетя Тама, стоя во дворе и наблюдая за этой сценой, очень ошибалась, думая, что в последний раз видит странную чету. Через три месяца, в канун Октябрьских праздников, Марат Константинович, как и обещал, навестил ее в Москве со всем своим семейством. Они остановились у тети Тамы на Большой Грузинской и жили целую неделю. Вначале опешив от таких гостей — тетя Тама жила в трехкомнатной квартире вместе с двумя женатыми сыновьями, всего девять человек, — она тем не менее приютила посланцев братской республики и затем приняла самое активное участие в их походах по магазинам и историческим местам. Гурский остался доволен: и Виктория, и дети увидели столицу. Приглашал всех в Вильнюс, вспоминал Вадика с Галиной и очень хотел их видеть. Но Галина, памятуя о Реуте, не пожелала
