— Девушками интересуемся?
Костя нехотя отворачивается от окна. Ему интересно, куда пойдет женщина: в отдел энергетика или в двадцать шестой цех. Но Виктор Петрович протягивает ему какой-то бланк:
— Ты очень мало написал в соцобязательствах. У всех пять пунктов, а у тебя три.
— А что я напишу?
— Ну, напиши, что обязуешься не нарушать производственную дисциплину.
— А я ее никогда не нарушал.
— Ну, что тебе, трудно написать? Все пишут.
Костя смотрит на начальника. Внимательно.
— Ладно, — говорит, — напишу...
И пишет:
«Обязуюсь не нарушать производственную дисциплину и общественный порядок».
— Теперь это... — и начальник, не читая, прячет бумагу. — Про плиту не забыл?
— Не забыл. Вот покурю, дождь, может, пройдет.
Костя высовывает голову в окно. Женщина уже далеко, стоит под навесом у двадцать шестого цеха, моет сапожки под водосточной трубой. Подумав самую малость, Костя бросает окурок, надевает кепку.
— Пожалуй, пойду...
— Подожди, дождь кончится.
— Не размокнем! — Костя берет под руку завернутую в плотную бумагу алюминиевую плиту, поднимает воротник. — Пошел! — В дверях оборачивается, прищуривает глаз. — А вы, я смотрю, Виктор Петрович, женщин не любите...
Киселев в недоумении поднимает на него глаза.
— Что? Женщин? — пожимает рассеянно плечами. — При чем тут женщины?
— Да так, ни при чем. Только я вот замечаю: те, кому везет, женщинами оч-чень интересуются. Отчего бы это?
Костя догнал незнакомку у двадцать шестого цеха.
— Скажите, пожалуйста, который час?
— Без двадцати двенадцать.
— Спасибо. Вы очень любезны.
Костя изысканно вежлив, деловит. Но, встретив его взгляд, женщина опускает глаза и, пряча улыбку, отворачивается. Они стоят рядом под навесом у двадцать шестого цеха. Женщина рассеянно смотрит, как дождь разбивается об асфальт у самых ее ног, обдавая брызгами блестящие лиловые сапожки. Костя топчется возле нее, озабоченно поправляет под рукой плиту. Достает из кармана папиросу.
— Разрешите закурить? Благодарю вас. Правда, скверная погода? Дождь...
Женщина пожимает плечами. Отчего же, ей нравится дождь. Свежий весенний дождик. И не отвечает Косте.
Но Костя невозмутим. Не прошло, и не надо. Попробуем с другого конца.
— Вы, наверное, недавно у нас на заводе работаете?
— А вы почему так решили?
— Да так. Что-то я вас не видел раньше.
— А вы всех знаете, кто на заводе работает? Завод большой.
— Не всех. Но всех стоящих женщин знаю.
— Значит, я, по-вашему, стоящая женщина? Спасибо. Вы очень любезны... А что это такое — стоящая женщина?
— Стоящая женщина? — Костя не задумывается ни на секунду. — Это женщина, на которой хочется жениться.
Женщина тихо смеется.
— А вы разве не женаты?
— Как не женат? Женат!
— Значит, жена плохая?
— Нет, хорошая!
— Странно...
— Ничего странного нет, — Костя ясно и весело смотрит в глаза незнакомке. — Странного ничего нет. Своя жена хороша, а чужая... Словом, как волка ни корми, медведь все равно толще.
Не Костя это придумал. Костя только развил эту мысль в том направлении, что даже свою жену почему- то лучше любить, ну, хотя бы в чужом сарае...
— А вы, наверное, инженер? — напирает он.
— В общем, да.
— А почему — в общем?
— Так...
— А я сварщик. Шестого разряда. Я на заводе тридцать лет работаю. Не верите?
Женщина искоса, недоверчиво смотрит на него. Лицо у Кости молодое, и уши торчат, как у мальчишки.
— Сколько же вам лет?
— Угадайте!
— Ну-у... лет тридцать пять.
— Не угадали! Я с тридцатого года! — Костя сдергивает с головы кепку, наклоняет, голову и хвалится сединой. — Пожалуйста! «Уже по вискам потекла седина...»
Дождь почти прошел, и женщина собралась идти. Тогда Костя осторожно берет ее за руку выше локтя.
— А как вас зовут, если не секрет?
Она смотрит на его руку с татуировкой на пальцах — «К о с т я». Нервно краснеет. Потом тихо говорит:
— Светлана Ивановна.
— А меня Костя! Всего хорошего, Светлана Ивановна! Увидимся еще! — кричит он вслед новой знакомой.
Светлана Ивановна быстро удаляется по дороге. «Тук-тук-тук» — стучат ее каблучки. Ах, женщина! Костя нахлобучивает кепку на самые глаза, задрав голову, улыбается ей вслед. Светлана Ивановна... На углу возле электроцеха Светлана Ивановна оглядывается и машет ему рукой.
Если кто-то думает, что Костя бабник, тот не прав. Просто он любит женщин, как иные люди любят цветы. Костя так и считает: женщины — цветы жизни. Есть очень хорошие цветы, а есть — не очень. Скажем, Наталья Степановна, классный руководитель Костиной дочки, — эта похожа на какой-то цветок, которому Костя, городской житель, не знает имени. Цветок видный, на крепкой высокой ножке, но с неожиданно резким, неприятным запахом. Как-то звонит Наталья Степановна по телефону: уважаемый товарищ, приглашаем вас рассказать восьмиклассникам о романтике рабочей профессии. Ясно... Рассказать так рассказать. Костя надел белую рубаху, галстук. В канцелярии сидел в глубоком кресле, нога на ногу, и курил болгарскую сигарету с фильтром.
— Сварщику мно-ого знать надо, — солидно рассуждал, — физику, химию, математику. А как же! Без этого нельзя. Книги специальные читаем. Хорошая работа. На заводе, на стройке сварщик — первый человек. Без нас нигде не обойдутся. И привилегии нам: спецмолоко бесплатно, отпуск двадцать четыре дня и на пенсию идем раньше, — перечислял Костя романтику.
Наталья Степановна вежливо слушала. Хорошая женщина. Все на ней как на картинке: платье, туфли, модная прическа. Костя прислушался к себе и решил, что он совсем не прочь бы на ней жениться. А Наталья Степановна и говорит:
— Да, да, время сейчас такое — сварщик, слесарь ценится выше инженера!..
— Ну, не выше, — скромничает Костя. — Наравне.
