Я была первой

Обращайтесь с людьми так же как они с вами. На равных. Иначе вас никогда не будут уважать…

И тут я чувствую, что влюбилась.

Он разглядел во мне тонкую душу, и обращается именно к ней. Он совершенно бескорыстно поделил­ ся со мной частичкой своей власти, власти серого че­ловека. Он уступил мне кусочек своей территории, чтобы я могла разбить лагерь, произвести учет ору­жия и покончить с чередой отступлений. Я встаю, вы­ прямляюсь. До него я была никчемной куклой, кото­рую можно рвать на части, бросать на землю и поднимать когда вздумается. Теперь у меня за спиной вырастут крылья и понесут меня к нему. Я увеличива­юсь в размерах. Мое сердце надувается как воздуш­ный шар. Я вот-вот взлечу. Я счастлива, я так счастли­ва. Я хочу взглянуть на мир его глазами. На меня давно уже не смотрели так благодушно- доброжела­тельно. Еще, прошу вас, дайте мне еще внимания, по­лезных советов, ценных указаний, облагородьте мне душу. Наверное, это и есть любовь, когда другой ви­дит в вас то, чего вы сами не замечали, извлекает на­ружу и преподносит вам будто драгоценный слиток.

Лежа на мне, он будет подолгу беседовать с моей душой во мраке ночи, когда наши тела насытятся, руки сплетутся, а души, соединившись, воспарят к небесам. Он будет ревниво следить за моим взросле­ нием, радоваться первому шагу, первому слову, ма­зать зеленкой разбитую коленку. Он поможет мне найти свой путь.

Серый человек многому меня научил.

Он очень меня любил, возможно даже слишком. Любил так, что едва не потерял рассудок, едва не свер­нул мне шею. Стоило мне мельком взглянуть на дру­гого мужчину, и он готов был довести меня до слез, запереть на ключ, чтобы никого не подпустить ко мне близко, задушить своей отчаянной нежностью, пере­межая признания в любви ударами ремнем. Я прини­мала эти удары так же, как его любовь. Я принимала от него все: рядом с ним я хотела учиться.

Его жестокость не страшила меня. Я знала ее назу­бок, пестовала, холила, лелеяла. Я сама требовала от него жестокости, предпочитала ее нежности, физиче­ской и душевной. Я была ненасытна. «Еще, еще», – шепотом умоляла я, когда он в испуге отступал после очередного приступа ярости. Еще… Еще…

Говорить друг с другом, спать, тесно обнявшись, чтобы слова и тела слились в единую душу, способ­ ную воспарить высоко-высоко. Твои слова открывают во мне то, что до сих пор не имело названия, обнажа­ют меня с любовью, но без малейшей поблажки. Твои пальцы впиваются мне в шею, в плечи, в живот, оття­гивают волосы назад, прижимают меня к твоему телу, и ничего слаще этого я не знаю. Мне хочется стать ма­ленькой-маленькой, испытать на себе всю твою силу, быть послушной жертвой, которая постоянно просит: еще. Еще боли, перерастающей в наслаждение, еще наслаждения, невыносимого, нестерпимого как боль, и главное, любви, еще любви…

– Иногда мне хочется расцеловать тебя с головы до пят, а иногда – взять тебя не глядя. И знаешь, ведь это одно и то же? – говорит он в темноте спальни, в темноте моей спальни.

Я знаю. Телесная любовь по сути – порыв, живи­тельный и стремительный, исполненный легкости и тайны, позволяющий двум ненасытным телам про­никнуть за грань доступного, и стремглав бросив­шись в эту безымянную бездну, испытать на себе пре­дел человеческих возможностей. И если при этом вдруг выяснится, что простой смертный способен подхватить божественную искру, то, может быть, мо­жет быть, им удастся, растворившись в ее жгучем, ос­лепительном сиянии, подняться высоко-высоко, туда, где находится то самое Нечто или Некто, которое мы ощупью ищем, не умея и не смея назвать по имени.

Увидеть, хотя бы раз увидеть, как этот вечный свет загорается на пути двух тел, которые, сцепив­ шись в тесном объятии, нагревают и обжигают друг друга, чтобы стать частью безграничного сияния и на какой-то миг осветить собой пещеру, в которой мы живем, чудесную пещеру, где возможно все, но лишь для тех, кто способен открыться.

Открыться, тем самым спасаясь от смерти.

Открыть свое тело, свой разум, чтобы научиться, прежде всего, давать.

А потом получать.

И чем больше, чем больше мы открываемся, тем острее ощущаем, что готовы принимать и получать.

По-луч-ать. Принимать частицу того луча. Уви­деть себя в новом свете, познать себя новым и раз­ ным. Избавиться от старых привычек, старых ка­честв, нагромождение которых мешает нам видеть, заслоняет от нас нашу собственную жизнь.

Разглядеть наконец то, что мы сами от себя скры­ваем, скрываем, потому что нам страшно.

– Ты все еще боишься? – спрашиваешь ты, при­жимая меня к своему телу, своему античному телу.

Я знаю, настанет день, когда он снова постучит. Он просто ждет, позволяет мне насладиться завязкой нового романа, дает мне время с головой ринуться в любовь, чтобы тем вернее ударить с тыла. Я чувст­вую как он рыщет вокруг нас, как готовит почву для удара. Я уже ощущаю прикосновение его рук, похо­жих на щупальца, слышу как он дышит мне в заты­лок, как хихикает на излете каждой фразы.

Я гоню его прочь, гоню его призрак прочь.

Ты тоже знаешь, что он совсем близко. Ты осто­рожничаешь. Мы переходим на шепот, будто за­легли в засаде. Мы боимся, что он услышит как мы его обсуждаем, застанет нас на месте преступления и вопьется в самое горло.

– Я знаю кто твой враг… – Шепотом произно­сишь ты.

Я поворачиваюсь к тебе с надеждой во взгляде. «Ну же, – мысленно умоляю я, – сними с него маску, перережь ему горло. Принеси мне его голову на под­носе. Поддержи меня в моей неравной борьбе, не дай проиграть и на этот раз.»

– Просто ты мечтаешь встретить идеального мужчину…

– …

– Поэтому тебе так страшно. Ты боишься, что я окажусь не на высоте. А я не могу быть воплощени­ем уверенности, играть роль, которую каждая жен­щина навязывает своему мужчине: роль самоуве­ренного самца. Я хочу иметь право на слабость, хочу, чтобы ты была готова принять меня слабым.

Слабым, мужчину? Я презрительно морщусь. Мужчина должен быть сильным, мощным, уверен­ным в себе. Здоровенным несокрушимым красав­цем, к которому так и хочется прислониться. Ты – Тарзан, а я маленькая Джейн, которую ты бережно носишь на руках. Это неправда. Я не Джейн. Я сама могу быть несокрушимым гигантом. Мне самой не нравятся Тарзаны, которые распиливают вас на ку­сочки и посылают принести пива из холодильника… Значит… Что же мне делать? В моей голове царит полная неразбериха.

– Ты должна отказаться от мечты увидеть во мне живой идеал…

– А что ты понимаешь под живым идеалом?

– Это человек, который будет говорить тебе имен­но то, что ты хочешь услышать, близкий и ненавяз­чивый, сильный и нежный, смешной и серьезный, который всегда прибегает по первому слову, короче, Прекрасный принц.

– Прекрасных принцев не бывает…

– Ты признаешь это только в теории, на практи­ке ты все равно его ждешь… И никуда от этого не деться. Я еще никогда не встречал женщину, кото­рая втайне от всех не ждала бы Прекрасного прин­ца… Поэтому вы всегда чувствуете себя обмануты­ми. Это неизбежно. Вы ждете от своего мужчины полного совершенства.

– Ты хочешь сказать, что мужчины выше всех этих предрассудков.

– Нет. Мы тоже ждем свою Прекрасную прин­цессу, только в отличие от вас, умеем это скрывать!

Мадагаскар. Этот остров как нельзя лучше подхо­дит для моей матери. Когда-то здесь разбойничали пираты, кишмя кишели виселицы, процветали ра­боторговля и подпольные сделки с рисом и быками. Идеальное место жительства для такой недотроги как она.

Мать уехала туда, прихватив с собой старые де­вичьи мечты. Гадалка предсказала ей, что там она наконец повстречает мужчину своей жизни.

– Когда вы увидите его, у вас дыхание перехватит, – прошептала ясновидящая, вглядываясь в карты при свете трех белых свечей. – Он будет высокий, красивый, богатый, добрый, сильный… и к тому же – американец. Он станет любовью всей вашей жизни. Он сделает вас счастливой.