Мать была заинтригована:
– А что американцу делать на Мадагаскаре? – спросила она. – Может быть, я встречу его в каком- нибудь более цивилизованном месте? Ну, скажем, в Нью-Йорке, в Вашингтоне или там в Бостоне… Ма дагаскар – это так далеко, там полно акул, плюющихся кобр и муравьиных львов, а еще там бушуют циклоны и случаются извержения вулканов.
– Ошибаетесь, – в порыве озарения возразила ясновидящая, – там не бывает ни хищников, ни ядовитых змей… Случаются разве что муссоны, да и то только в сезон дождей при межтропическом столкновении пассатов с воздушными массами над Индийским океаном.
Пораженная метеорологическими познаниями предсказательницы, мать отбыла на Мадагаскар, за хватив с собой моего младшего братика. Она нашла себе место в одной из частных школ Тананарива. Троих старших детей мать решила оставить во Франции. Мне исполнилось восемнадцать, пора было становиться на ноги. «Ты совершеннолетняя, с дипломом, – заявила мать, – я свой долг выполнила, так что теперь – каждый за себя». «Я уверена, что ты не пропадешь, – добавила она, – будешь зарабатывать себе на жизнь, учиться на собственных ошибках, только так и можно чего-то добиться.»
Что касается нашего отца, то он опять пустился в путь: отправился на восток, намереваясь вернуться к своим истокам. Впрочем, зашел он недалеко. Судьба занесла его в Страсбург, где он благополучно женился и обзавелся многочисленным потомством. «Но ты по-прежнему моя любимая доченька, – писал он мне, – ты мой луч света, мое солнышко, моя неземная красавица. Посылаю тебе тысячи поцелуев и люблю больше всех на свете. Не забывай об этом.» Жаль только, что в порыве нежности он позабыл дать мне свой адрес.
Я тосковала по братику. Писал он редко, звонить было дорого. Я отправляла ему длиннющие письма, а в ответ получала от него раз в месяц лаконичные послания на плюре, весьма ироничные и не требующие чрезмерной оплаты. «Янки на горизонте пока не видно. Зато полно маниоковых полей – хорошо курится. Учусь, зачеркиваю дни в календаре. Жру бананы с рисом. Собираю слюду. Целую из последних сил.» Иногда в его словах проскальзывала глубокая тоска. «Дом такой маленький, что нам приходится спать в одной кровати. Сетки от комаров у нас нет. Она убивает их вручную, чтобы не выпили из меня всю кровь. Утром, грозно глядя на меня, объявляет, что не спала всю ночь. Потом весь день зевает и яростно трет виски. Пришли мне море белого тюля. Можешь пожертвовать подвенечным платьем – буду тебе благодарен по гроб жизни.»
Я писала ему такие вещи, которые никогда не осмелилась бы произнести вслух, и, чтобы немного его развлечь, рассказывала самые невероятные истории из своей парижской жизни.
«Братик мой, мой любимый далекий братик.
Мне тебя не хватает, не хватает, не хватает.
Что еще сказать?
Мне тебя не хватает.
– И это все? – спросишь ты, презрительно выпятив губу и подняв брови на манер вешалки. – Нет чтобы написать что-нибудь поинтереснее… Ты прав, тысячу раз прав. И все же, не суди меня слишком строго.
Что у меня? Да так. Живу потихоньку. Недавно повстречала арабского принца. Он назначил меня привратницей в своем дворце. Я должна заниматься цветами в отсутствие хозяина: поливать их, беседовать с ними, читать им Саки для забавы и Пруста на ночь. Не веришь? А у меня неплохо получается, они цветут со страшной силой. Еще мне поручено трижды в день гладить его ангорскую кошку, причесывать ее против шерстки и подпиливать ей коготки специальной пилочкой, выписанной из Нью-Йорка. Зато мне дозволяется спать в центральной зале гарема. Там стоит круглая кровать, а по бокам – множество альковов, где некогда возлежали терпеливые жены, каждая из которых надеялась, что царственный супруг возжелает именно ее. Комната настолько велика, что я не гашу свет на ночь. Раз в неделю я являюсь в дворцовый хамам, где двое могучих беззаботных рабов черной мочалкой втирают в мою кожу липкое мыло и массируют меня до тех пор, пока я не засну, а потом относят на кровать, вокруг которой клубятся ароматические свечи, и каждая из них величиной с дорическую колонну. Я украшаю вышивкой его тапочки и чехлы для кинжалов. За каждый чехол мне платят отдельно. Я подолгу сижу в его огромных шкафах и жадно вдыхаю запах лошадей, исходящий от его одежды. Он разводит их в своих владениях. Я их различаю и всем успела придумать имена. Самого красивого жеребца я приберегла для тебя, так что теперь мы вместе катаемся по раскаленному песку. Вчера ты как раз выиграл бега и в качестве приза получил сто нефтяных скважин. Обещал со мной поделиться…»
Ради него я опять принялась за свои бесконечные истории, только раньше я рассказывала их на ночь самой себе, а теперь все мои сказки предназначались братику. Я приносила на почту толстые тетради на спирали. Там их взвешивали и бандеролью отправляли на Мадагаскар. Я представляла себе как брат листает мои рассказы, устроившись на подушке с бананом в руке, и засыпает, уткнувшись щекой в исписанную страницу. «Тананарив. Странное название для столицы, – писал он мне. – И что я здесь делаю? Похоже, я человек без будущего. Она отняла его у меня, заставив поехать с собой. А янки так и не наблюдается.»
– Ты всю жизнь собираешься точить карандаши?
– …
– Зря я с тобой вожусь, это пустая трата времени. Прекрати разглядывать официанта, я не слепой.
– Все, из-за тебя я потерял аппетит! Не буду есть… Позови этого лакея, раз уж вы с ним так скорешились, и попроси у него счет.
– …
– Ну почему, почему ты отказываешься от моей помощи? Почему ты не хочешь, чтобы нас видели вместе? Ты меня стесняешься?
– Тогда найди себе другого трахальщика, мне надоело спать с дебилкой, которая весь день пересчитывает скрепки. Он сильнее тебя, ты понимаешь? Сильнее. Не надо плакать, слышишь? Тебе это совершенно не идет.
– …
– Тьфу ты! Что, часто твои дурацкие мальчики водили тебя к Лассеру[18]? И она еще плачет! И вправду дура! Официант, счет… Нет, нет, мы закончили, мы уходим!
– …
– Он расстроен, что ты так быстро уходишь. Может, дашь ему телефончик, чтобы он тебе потихоньку вставил. Это все, на что ты способна. Ну и пусть тебя дерут прыщавые подростки, которые пашут на дядю… Как и ты! До чего я докатился! В мои-то годы! Надо же было связаться с девчонкой, которая вечер за вечером ревет так, что аж сопли в тарелку текут, а днем стоит и смотрит как шеф к ней кадрится!
– …
– Все, пойдем. Пора смываться!
Он продолжал нападать в машине, потом в спальне. Он раздевал меня, сжимал железной хваткой, опрокидывал на постель, бил, душил, приказывал, взламывал мою плоть как замок, брал меня силой. Потом валился мне на грудь, падал к моим ногам, обнимал, повторял, что любит, что хочет на мне жениться.
– Я за тебя не выйду. Никогда. Мне двадцать лет, а тебе – пятьдесят. Я никогда за тебя не выйду.
Ради меня он был готов на все.
Он покупал мне теплые носки, чтобы не мерзли ноги, щупал мои брюки и заявлял, что для зимы они слишком тонкие, из-за каждого прыщика записывал меня к дерматологу, покупал мне двойные шторы, чтобы защитить от сквозняков, зимой возил кататься на горных лыжах, летом – купаться в море, заказывал номера в роскошных отелях, говорил «держись прямо!», «это не та вилка», «не говори так», «не делай этого», «обязательно прочти», «обязательно посмотри», «обязательно послушай». И я слушалась. Я училась. Впитывала знания.
