– Нет… или только после ужина.
– Как хочешь. Давай созвонимся к концу праздника.
Ты мрачно соглашаешься и вешаешь трубку.
Раз уж завтра День Матери, отпразднуем его по полной программе!
Я приглашу свою мать в ресторан.
Я звоню брату в надежде, что он к нам присоединится.
– Мне что-то не хочется… Я ей утром позвоню, поздравлю. А вечером поужинайте без меня. Ты не сердишься?
– Лучше бы ты пришел… Поговорили бы о чем-нибудь другом… А то я долго потом буду плакаться.
– Нет уж спасибо! В отличие от вас всех я провел с ней семь лет на Мадагаскаре, так что вы – мои должники по гроб жизни.
– Они небось уже прислали по открытке, те двое!
– Разумеется, не дети – а живой идеал!
Мои старшие брат и сестра. Безукоризненные в своем лицемерии. Они заблаговременно отправляют открытки, чтобы ублажить мать, а на следующий день присылают цветы. Они делают это каждый год. Где бы ни находились, на северном полюсе или в Джакарте, они никогда не забывают поздравить мать. Они пишут рождественские поздравления на обороте цветных фотографий. Сестра снимается с мужем и целым выводком детей. Брат позирует на фоне компьютеров в своем кабинете – он преуспел в этой жизни и объездил весь мир. Чванливый Бигбосс в самом расцвете сил. Они чего-то добились, – трубит мать, глядя на нас с братиком, – вот что значит вовремя уехать. А вы все упрямитесь и продолжаете жить в стране, где у власти – коммуняки, на улицах – бастующие, а безработные требуют себе зарплаты! Вот если бы я вышла за американца, ноги бы моей здесь не было!
И снова пленка перематывается назад, и одно за другим перед нами проходят горькие разочарования ее многострадальной жизни. Возражать бесполезно, она и слова не дает вставить, только просверлит в от вет своим убийственным взглядом и наградит излюбленным припевом: «Вы меня не любите, даже не пытаетесь мне угодить. За что мне такое наказание!»
Она не хочет никуда идти. У нее нет желания одеваться и делать прическу, она предпочла бы смот реть Деррика. Я пытаюсь ее уговорить. Я собираюсь сводить ее «К Жерару», в маленький ресторанчик, владелец которого – мой старый приятель, так что наводить красоту ей совершенно необязательно. К тому же, я за ней заеду, а потом провожу ее домой, так что разбойное нападение ей не грозит. Моя мать все время чего-то боится. При виде любого «гостя с юга», она судорожно сжимает сумочку, в душе проклиная неуклонно возрастающую преступность и недальновидность правительства, впускающего в страну всех этих людей, от которых ничего хорошего ждать не приходится! Ты только посмотри, что творится в пригородах! Куда ни плюнь – всюду негры да арабы! Хуже, чем в Нью-Йорке!
Я не вполне согласна с последним ее утверждением, но не смею возражать и продолжаю ее уговаривать. Я вдруг понимаю, что для меня жизненно важно отметить с ней День Матери. «В конце концов, ты же моя мама, – говорю я, когда все остальные аргументы исчерпаны, – с какой стати ты потратишь этот вечер на Деррика, когда родная дочь зовет тебя в ресторан!»
«Ну раз ты так настаиваешь…» – вздыхает она.
Жерар оставил для нас свой лучший столик. Он предлагает матери выбрать «ужин дегустатора», чтобы попробовать все его фирменные деликатесы. Мать смотрит на него с подозрением, будто он втя гивает ее в сомнительную сделку, но добродушие Жерара непоколебимо, и она через силу уступает.
– Можно будет забрать с собой все, что мы не доедим, как это делается в Штатах? – интересуется она.
– У них это называется doggy bag[25].
Она прекрасно знает, что во Франции это не принято. Она спрашивает специально, чтобы лишний раз доказать мне, что французы не умеют жить по-человечески. Как можно оставлять еду, за которую ты заплатил!
– Нет, мама, здесь так не делают, и ты сама это знаешь.
Ее раздражает мой твердый, уверенный голос. Ее все во мне раздражает. Она замечает на мне золотые часы и интересуется: – Новые? – Да, мне их подарили. – Повезло!
Не то слово. Владелец кафе оказался человеком порядочным и приберег их для меня.
Она замолкает, со вздохом пожимает плечами и, будто продолжая прерванный рассказ, выпаливает:
– И все-таки вы меня не любите! Мои дети меня не любят!
Жерар приносит два бокала шампанского. Ее глаза вдруг загораются, она горячо благодарит его, чуть ли не кокетничает:
– Как мило с вашей стороны!
– Для меня большая честь принимать вас у себя, – галантно парирует он. – Вы ведь у меня впервые, а я очень люблю вашу дочь.
Когда он уходит, мать, пригубив, спрашивает:
– Думаешь, это за его счет?
– Мама, сегодня твой праздник, выкинь это из головы!
– Я не хочу, чтобы ты безрассудно транжирила деньги! Времена нынче суровые…
– Сегодня – особый случай. Забудь о деньгах и наслаждайся ужином!
Я живо воображаю себе предстоящий вечер в его мучительной бесконечности. Ужинать с матерью – работа тяжелая. И вдруг меня осеняет. Чудесная идея внезапно приходит мне в голову, и я, как подобает писателю в минуту вдохновения, взмываю вверх и в благородном порыве устремляюсь навстречу матери.
– Мама, знаешь, что я хочу тебе предложить? Она смотрит на меня недоверчиво и не удостаивает ответом.
– Я расскажу тебе твою собственную жизнь, как будто ты – героиня романа…
При этих словах мать выпрямляется и с интересом слушает, изумленно глядя на меня. Ее глаза бле стят как у ребенка. Ей предстоит сольный выход, и зрители будут смотреть только на нее.
По мановению волшебной палочки дочь превратит ее в Скарлетт О'Хара. Жалкие наряды вечной труженицы падают на пол. Она заплетает волосы в тугие косички, щиплет себе щечки, чтобы они порозовели, ее черные глаза теплеют. Она раскладывает в коляске юбки и кринолины, и замирает в томной, чувственной позе прелестной южанки. Она становится красивой, совсем как раньше…
– Значит так… Жила-была девушка. Она была самой красивой, самой способной, из прекрасной се мьи. Все юноши изнемогали от любви к ней. Она не знала, кого выбрать…
– Все так и было… Это не выдумки.
– Но едва ей минуло восемнадцать, как отец решил, что ей пора покинуть родительский дом, выйти замуж и жить самостоятельно. Итак, ей предстояло выйти замуж. Замуж так замуж, но за кого? Она не знала кому отдать предпочтение. Ей нравилось возбуждать в молодых людях безумную страсть, за ставлявшую их сражаться за право сидеть с ней рядом, но остановить свой выбор на ком-то одном она не могла. К тому же, все они были еще студентами, не имели профессии. А ей нужен был человек с деньгами, с жалованьем, чтобы она не сидела на шее у отца. Другая на ее месте разозлилась бы на отца, упрекала бы его в том, что он родную дочь выставляет за дверь, выкидывает на улицу, но она ничего ему не сказала…
– Я всегда слушалась отца и не смела его судить! Его воля была для меня законом!
– И тогда она вышла за молодого человека, покорившего ее своим красноречием и безграничным обаянием, а также своим якобы колоссальным состоянием. Она была не уверена, что выходит за него замуж по любви, но мать объяснила, что любовь и брак – две вещи несовместные. Так она стала замужней дамой…
– И тем самым загубила свою жизнь! – вставляет мать, допивая шампанское. Жерар заботливо наполняет ее бокал.
