– Конечно! Мамаша снабжала его деньгами, но напоминала о клятве и о том, что шахматы – только развлечение. Не пора ли, дескать, бросить глупости и заняться настоящим делом – адвокатурой?
«Точь-в-точь, как Оля», – подумал Чигорин.
– У нас во Франции, – продолжал Арну де Ривьер, – есть поговорка: «Каждый по-своему убивает блох!» А она, француженка, забыла или не поняла это мудрое изречение и мешала сыну заниматься любимым творчеством… Ну ладно! Так и не дождавшись матча с хитрым и осторожным Стаунтоном, разочарованный Поль приехал к нам, в Париж, осенью 1858 года и провел здесь целую зиму. Страшно увлекался музыкой, все вечера проводил в театре…
– Как же! – воскликнул Чигорин. – Все русские шахматисты помнят партию, сыгранную Морфи в ложе парижской оперы против герцога Брауншвейгского и графа Изуара.
– Вот-вот, в антракте «Севильского цирюльника». Не партия, а шедевр!.. В декабре в Париж приехал сам Андерсен, именно для того чтобы помериться силами с феноменальным американцем. Поль разгромил в матче и его: выиграл семь, проиграл две при двух ничьих. Подумайте – великого Андерсена! И тот благородно признал после матча, что не он, а юный Поль – сильнейший в мире игрок! Человек серьезный, профессор, не вертопрах, Андерсен так был очарован обаятельным юношей, что не находил слов для похвал. Мне он говорил, что Морфи относится к шахматам с добросовестностью артиста. «Если для нас с вами шахматная партия является лишь удовольствием, развлечением, то для Морфи это не игра, а достойнейшая задача, творческая работа. Морфи во время игры ощущал себя художником шахмат!» – подлинные слова Андерсена.
Чигорин кивнул головой:
– Я понимаю эти чувства!
– Да, шахматы были истинным призванием Поля и должны были бы стать делом его жизни, – задумчиво продолжал Арну де Ривьер, – но, к сожалению, его слова расходились с делом. Он боролся против самого себя!
В ту зиму Поль победил и других известных маэстро, в том числе вашего покорного слугу, а затем снова уехал в Лондон, где за три недели провел ряд выступлений, после чего отплыл в Америку.
Двадцатидвухлетний покоритель шахматной Европы был встречен соотечественниками с огромным энтузиазмом. Толпы поклонников восторженно приветствовали его, но когда на разных банкетах Морфи приходилось выступать с ответным словом, он выглядел мрачным, разочарованным и повторял выученный назубок урок строгой мамаши, что «не надо увлекаться шахматами в ущерб другим, более серьезным занятиям», а порою сообщал, что, дескать, «шахматы – игра для философов», что они «должны быть только развлечением и отдыхом».
Такое отношение к шахматам у Морфи стало теперь сочетаться со своеобразной манией величия. Так, он заявил, что согласится играть с тем или иным европейским чемпионом, как бы силен тот ни был, лишь давая ему фору пешку и ход. Дико! Правда, тогда шахматная теория не была так детально разработана, как сейчас, но смешно даже предположить, что при всем своем искусстве Поль мог бы добиться успеха на таких условиях против того же Андерсена или против Стаунтона, Петрова, Урусова да вообще против любого опытного маэстро.
А своим землякам мой Поль, фигурально выражаясь, попросту плюнул в физиономию, добавив, что с любым американским шахматистом будет играть, если вообще согласится, лишь давая вперед коня! Коня!!! Глупость явная!
Коллеги Морфи на обоих полушариях, конечно, посчитали такие его заявления нарочитым оскорблением или неостроумной шуткой, но невежественные, хвастливые американские обыватели приняли все за чистую монету и еще более стали преклоняться перед таким «молодцом»!
Для чествования Морфи в Нью-Йорке был создан специальный комитет. На торжественном митинге юному герою были вручены два ценнейших подарка. Первый – шахматы с доской. Доска розового дерева. Ее белые поля – из перламутра, темные – из черного дерева. На всех углах доски – инициалы П. М. в золотом венке. На доске надпись: «Полу Морфи в признание его гениальности и в знак почтения от друзей и поклонников в Нью-Йорке и Бруклине». Шахматные фигуры из золота и серебра на пьедесталах из темно- красного халцедона изображали битву римлян с варварами.
Второй подарок – золотые часы, усыпанные бриллиантами, где цифры были заменены шахматными фигурками. На крышках часов инициалы П. М., герб Соединенных Штатов и надпись «Полу Морфи от поздравительного комитета Нью-Йоркского шахматного клуба, как дань его гению и славе. Нью-Йорк, май, 1859 год».
– Интересно, – пробормотал Михаил Иванович. – Эх, поглядеть бы!
– Пожалуйста! – к удивлению Чигорина, невозмутимо ответил Арну де Ривьер и вынул из кармана часы, в точности соответствовавшие описанию.
– Откуда у вас? – воскликнул пораженный собеседник.
– Потом расскажу… Да, забыл самое главное. К драгоценной шахматной доске была прикреплена серебряная планка с текстом, в котором ряд известных любителей шахматной игры, в том числе знаменитый поэт Лонгфелло, требовали провозглашения Морфи чемпионом мира.
И что же?
– Представьте себе, отказался наотрез, боясь, что тогда его сочтут профессиональным шахматистом. Какой, мол, ужас! Мамаша изругает! Попы-иезуиты подтвердят, что он нарушил клятву! А жаль: весь шахматный мир, все маэстро Нового и Старого Света единодушно признали бы Поля чемпионом мира после его грандиозных побед. Пора, давно пора ввести такое звание!
– Продолжайте, дорогой мэтр. Какова была дальнейшая судьба Морфи?
– Наконец вернулся юный герой домой, в Новый Орлеан. Решил было заняться «делом», но слава, которой он гнушался, прицепилась к нему, как репейник к собачьему хвосту! Никто из земляков не хотел поручать ему судебные дела, думая, что знаменитый маэстро, кроме шахмат, ни к чему не способен. Девушка, к которой он сватался, отказала ему как человеку без прочного будущего. Подайте ей бизнесмена! А потом началась гражданская война. Пытался Морфи получить дипломатический пост у вождей Южной конфедерации, но и тут из-за шахматной известности ему отказали.
Махнул Поль на все рукой и снова отплыл во Францию. По дороге остановился на Кубе, где сыграл ряд партий, в том числе с чемпионом острова негром Феликсом, рабом плантатора Сикре.
В 1863 году Морфи снова прибыл в Париж, но играл только со мной – своим старым другом. Он даже ни разу не посетил проходивший тогда в Париже международный турнир. Не ответил Поль и на письменный вызов на матч вашего маэстро князя Сержа Урусова…
– Я помню, читал, – перебил Чигорин. – И Петров хотел сыграть с Морфи матч. Нарочно для этого отправился в Париж. Оттуда писал Михайлову, что был у Морфи два раза, но тот решительно отказался от игры.
– Верно! – подтвердил Арну де Ривьер. – Помню их переговоры. С Полем о шахматах и говорить уже было нельзя. Раздражался! Отказывался от всяких выступлений, даже от сеансов одновременной игры вслепую, которые раньше так любил. Несмотря на то что хорошие деньги предлагали. А сам нуждался до того, что продал мне эти драгоценные часы. У испанского гранда кошелек уже отощал! Я предлагал ему денег взаймы – никак!.. Что ж, берегу часы, как святыню!
Что-то с доской драгоценной будет… Кажется, в бутылке еще немного осталось?
Они выпили снова.
– Вскоре Морфи уехал домой, – усталым тоном заговорил француз. – Уже навсегда! Промелькнул в шахматном мире, как блестящий метеор! Мне недавно писала его племянница Регина Пуатье, что Поль не только отошел от шахмат, но даже не выносит упоминания о них и о своих блестящих успехах на этом поприще. Как-то в местной печати был приведен список знаменитых сограждан. Среди них с гордостью был назван «самый знаменитый шахматный игрок в мире – Морфи». Поль пришел в ярость и настрочил в редакцию письмо, что он вовсе не шахматист-профессионал, что у него, правда, никакой профессии нет, но она ему и не нужна, несмотря на звание адвоката, так как отец ему оставил наследство стоимостью 146 162 доллара 54 цента! Ничего этого не было. Свихнулся как мартовский заяц. Страдает агорафобией – боязнью большого пространства и манией преследования. Пищу берет только из рук матери, чтобы его не отравили «враги». Несчастная гусыня! Каково ей сознавать, до чего довела сына! Возмездие!
Утром встанет Поль, тщательно оденется. В комнате полукругом стоят начищенные до блеска
