– Думаю, что любила мужа, но не любила шахмат. И постепенно разлюбила меня из-за нищеты, скуки.
Сейчас присылает мне счета из магазинов, оплачиваю их, посылаю деньги на содержание дочери… А вы верите в меня? Или будете, как она, просить, чтобы я бросил шахматы?
– Что вы, что вы! Разве я не понимаю, кто вы такой! – ласково сказала невеста. – Муж сестры прямо все уши нам прожужжал, что вы – гений, лучший шахматист мира. Такой, говорит, раз в сто лет появляется. Правда, он тревожится, что Стейниц хочет всех вас обскакать. Сговаривается вот с Цукертортом играть между собою ряд партий и, кто победит, того объявить чемпионом мира. Дубравин говорит, что вы должны держать ухо востро!
– Нет, не говорите так! И Стейниц и Цукерторт – замечательные шахматисты, даже лучшие в мире, играют давно и хорошо. Но тягаться я с ними могу! У Стейница я выиграл три партии из четырех. Цукерторт пока меня обыгрывает, я только раз его победил. Ладно, будущее покажет, кто сильнее.
– То-то и оно! Ну, ладно, поженимся, сама буду за всем присматривать, – засмеялась Анастасия Дмитриевна. – Не допущу, чтоб моего мужа обижали!
Чигорин был на седьмом небе. Наконец-то он нашел единомышленницу, разделявшую его чаяния и планы!
21 октября 1884 года неутомимый энтузиаст, не дожидаясь официального утверждения устава нового «Санкт-Петербургского общества любителей шахматной игры» (что при тогдашней волоките случилось лишь через два года!), фактически открыл шахматный клуб. Столичные шахматисты прозвали свое новое пристанище «Чигоринским кружком».
В квартире, где обосновался Михаил Иванович с молодой женой, две лучшие, большие комнаты были отведены под шахматы.
На средства доброхотных даятелей, привлеченных Чигориным и сплотившимися вокруг него энтузиастами, были приобретены мягкие кресла, шахматные столики, мощные керосиновые лампы «молнии», освещавшие комнаты целиком. На каждом столике стояла стеариновая свеча рядом с комплектом фигур – дорогих, больших, строгих по форме, называвшихся «стаунтоновскими» – по имени английского чемпиона, разработавшего их образец.
Правда, через некоторое время «меценаты» перестали оплачивать ту долю квартирной платы, которая падала на помещение, предназначенное для игры в шахматы, а Чигорину, конечно, было не под силу оплачивать всю квартиру, да еще обеспечивать ее уборку и обслуживание посетителей. «Чигоринский кружок» переехал временно (до утверждения устава) в два номера гостиницы «Англетер», а Чигорин с женой – в скромную маленькую квартирку.
Начало деятельности «Чигоринского кружка» было ознаменовано двумя турнирами-гандикапами.
В первом участвовало 25 шахматистов всех разрядов, Чигорин как первокатегорник давал всем остальным участникам фору: от пешки и хода вперед до ладьи.
Первое место занял упоминавшийся уже мною второкатегорник Отто, второе – второкатегорник Полнер, третье – Михаил Иванович. Во втором турнире победителем вышел Чигорин, за ним – его свояк второкатегорник Дубравин.
Любопытно, что Чигорин сразу начал борьбу с язвой того времени – с игрой «на интерес» и вместо обычных ранее денежных призов учредил вещевые: стильные шахматы, книги по теории игры.
Чигорин пробовал все средства для привлечения новых членов, которых при открытии клуба насчитывалось лишь тридцать три, но скоро их стало восемьдесят.
30 декабря 1884 года Михаил Иванович провел сеанс одновременной игры «вслепую» против восьми сильных шахматистов. Семь партий он выиграл и одну свел вничью. Сеанс имел огромный успех.
Что такое игра «вслепую»?
Если речь идет об одной партии, то в ней маэстро играет вдалеке от шахматной доски, отвернувшись от нее, против группы совещающихся между собой сильных шахматистов – «союзников», или «консультантов».
Маэстро не ведет записи ходов, чтобы не облегчать этим свою задачу, и борется против соперников, которые не только видят доску с фигурами, но даже имеют право совместно анализировать позицию, пробовать предлагаемые тем или иным консультантом продолжения, проверять намеченные комбинации. И все же обычно побеждает маэстро!
Еще труднее задача дающего сеанс одновременной игры вслепую, то есть играющего, не смотря на доски, против нескольких человек.
Маэстро сидит в отдалении от участников сеанса, а «связной» передает его ходы им и ответы участников согласно номерам досок. И здесь, конечно, маэстро не ведет записи ходов, но в случае недоразумения или спора может продиктовать все ходы, сделанные в любой партии, или позиции, создавшиеся в данный момент на той или иной доске, а то и на всех досках.
Искусство игры вслепую развивалось медленно.
Филидор, самый знаменитый шахматист восемнадцатого века, играл одновременно не более трех партий, что казалось современникам «чудом природы». Дидро восторженно писал об этом в своей «Энциклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел».
Количество участников сеансов вслепую, даваемых Морфи, колебалось от трех до шести, и только раз гениальный американец сыграл с восемью партнерами.
Во времена Чигорина общепринятой нормой для сеансов вслепую было восемь участников. Ведь игра вслепую идет гораздо медленнее, нежели в обычных, «зрячих» сеансах: много времени тратится на передачу сеансеру ходов участниками и на получение ответов от него, а также на контрольную запись ходов во всех партиях. Сеанс вслепую на восьми досках продолжается примерно четыре часа, тогда как «зрячий» сеанс такого же масштаба требует полтора, максимум два часа. А сеансы, конечно, необходимо было укладывать в один вечер.
Увеличение количества участников в сеансах вслепую производилось только в порядке рекордсменства – чтобы поразить публику выносливостью и силой памяти сеансера. В начале XX века американец Пилсбери довел количество участников до 22, а первый русский чемпион мира Алехин в 1932 году поставил мировой рекорд, сыграв одновременно против 32 сильных шахматистов! Последний рекорд в игре вслепую был поставлен в 1961 году венгерским маэстро Яношем Флешем, который дал сеанс, правда, против не столь квалифицированных противников, на 52 досках!
Такие сеансы-монстры требуют колоссальной затраты энергии не только со стороны сеансера, но и публики, и продолжаются чрезвычайно долго, свыше двенадцати часов, что делает их утомительными и для участников.
Конечно, при игре вслепую сеансер не воспроизводит в уме точный образ шахматной доски с фигурами. Фигуры лишены конкретных, бытовых черт, да это ему и не нужно. Он помнит течение партии, все сделанные ходы, и перед его умственным взором встает чрезвычайно условная «картина».
Алехин так описывал свои ощущения: «На самом деле я не воскрешаю в памяти картину доски. Все, что мне надо, – это так сказать
О своеобразии и силе шахматной памяти Алехина свидетельствует такой подлинный случай. В Лондоне в 1932 году к нему подошел человек и спросил: «Помните ли вы меня?» Алехин несколько секунд казался недоумевающим, но потом его лицо прояснилось: «Ах, да! Вы неожиданно продвинули слоновую пешку в моем сеансе вслепую в Цюрихе семь лет назад. Как же, помню!»
В СССР сеансы одновременной игры вслепую запрещены ввиду их явной вредности для сеансера, и это правильно!
Автору этой книги приходилось в молодости во время пребывания в домах отдыха, уступая просьбам любителей, проводить в «нелегальном порядке» сеансы вслепую на шесть-восемь участников.
Напряжение мозга и нервной системы при этом настолько велико, что после двух–трех часов игры чувствуешь полное изнеможение, а по окончании сеанса наступает длительная реакция. Как же устает человек, играющий 12–15 часов подряд!
Самое трудное в сеансах вслепую не столько помнить все ходы и позиции на каждой доске, сколько производить в уме быстрый и точный анализ возможных продолжений и расчет комбинаций, то есть, как
