узок.
— Я могу восстановить архив В.-У67Х-3.
— Не можешь. Во-первых, у тебя нет ни программ, ни нужной формы доступа. Во-вторых, у тебя другой исходный генетический материал — ты адаптирован, если ты помнишь. И это же в-третьих: если версия с вирусом верна — искажен код твоего адаптированного организма. Архив В.-У67Х-3 неприменим. Его восстановление тебя просто убьет. А создать новый архив при неизвестном исходном коде самостоятельно ты не сможешь.
Виктор залпом допил чай и поставил чашку снова на пол.
— Значит, я остаюсь здесь?
Директор отрывисто кивнул.
— Вы действительно не храните резервных копий архива, директор? — спросил Виктор.
— Мы действительно их не храним, — ответил директор. — Но даже если бы хранили…
— Не стали бы подставляться из-за меня, — закончил Виктор. — Я понял.
Закон о репликации запрещал восстанавливать погибших, пропавших без вести и похороненных заживо. Статья о невмешательстве в базовые биологические и исторические процессы…
Директор скривился.
— Ты что, не понимаешь? Ты вскрыл свой архив и воссоединился с ним, — сказал он. — Мы не смогли бы тебя восстановить в дополетном виде, если ты это имеешь в виду. Твоего личного архива больше нет. Нигде. Архив уничтожен.
Можно было не уточнять. Стандартная процедура восстановления личности. Стирается архив и все служебные протоколы, ячейки памяти забиваются нулями. Чтобы никаких следов и искушений…
Виктор медленно поднялся и прошелся туда-сюда по палатке. Потом он остановился прямо перед изображением директора Бюро.
— Вы это имели в виду, когда говорили, что я умер? — спросил он.
Директор не ответил. Но Виктор и сам понимал, что это означает — он навсегда остается один на планете бета/Mensa4.
Навсегда.
Глупость. Человеческая жизнь не так длинна, чтобы слово «всегда» значило для нее слишком много. У него была оболочка-шатер с системой климат-контроля и, не исключено, кое-какими возможностями виртуализации интерьера. У него был репликатор — вполне исправный, чтобы обеспечить его самым необходимым. У него было приспособленное к жизни на этой планете тело. Не так уж мало…
Виктор вернулся к панели.
— Директор, вы сказали, у вас есть какая-то версия?
Директор кивнул.
— Ты этого сам хотел, Крамских.
— Сам хотел чего — остаться здесь один навсегда?
Желание швырнуть в изображение директора кружкой его почти напугало — не хватало только истерики.
— Потеря стабильности сознания для межпланетчика — обычная история, — с досадой произнес директор. — С тобой это могло произойти с высокой вероятностью — слишком плотный архив, слишком слабые связи внутри сознания, в результате — стихийная компенсация. Нам следовало это учесть.
— В следующий раз учтете.
Даже тела хоронить не придется, — с горечью подумал он. Вся его биологическая информация содержалась в том же боксе. Вернее, уже не содержится. Тела предыдущего поколения космонавтов хранились в гибернаторах — технологии хранения тела в информационном формате были разработаны давно, но закон отступил перед необходимостью экономии энергии всего одиннадцать лет назад.
Виктор отключил связь, немного посидел на койке, гоняя по стенкам чаинки. Невпопад подумалось, что репликатор чудит — создает полную иллюзию чая, а сигареты делать отказывается наотрез. Неужели это он, Виктор, тоже пожелал, находясь в беспамятстве? И будучи в беспамятстве, так запрограммировал репликатор, что теперь, в трезвом уме, разблокировать не может? Он поднялся с койки, подошел к люку и откинул клапан. В лицо ударило холодом и нестерпимым оранжевым светом. Виктор отшатнулся, закрывая глаза ладонью, на ощупь нашел клапан и задернул фильтр-оболочку.
Отдышавшись, он понял, что это всего лишь полдень — вторая звезда Столовой горы стояла в зените и заливала светом равнину, отражаясь в ледяной корке, искрясь на гладкой поверхности камней. Это закончится, спустя примерно неделю по земному времени. И что он увидит тогда?
У него было идеально приспособленное тело. И ни к черту не годящееся сознание.
Виктор оглянулся в поисках панели. Торчать неделю в шатре не хотелось. От воспоминания о синеватом тумане, выползающем из расселин, сделалось муторно. Попытаться расширить оболочки? Хоть бы лужайку сгенерировать. Пускай маленькую. Пускай монохромную, с самой примитивной текстурой. Или брусчатку, как на старых улицах его родного города. Даже дешевое серое асфальтовое покрытие будет лучше, чем нечеловеческий пейзаж планеты бета/Mensa4.
Дэн схлопнул виртуальную карту и беспомощно оглянулся. Карта врала — и это уже почти не удивляло. Интересно, как можно заблудиться на площади всего тридцать три гектара? Пускай даже местами виртуализированной. И самый главный вопрос: как дизайнер может заблудиться на местности, которую он сам создал?
Но факт был упрям, как осел — модель ландшафта не соответствовала самому ландшафту. Он понял это несколько дней назад. И закатил грандиозный скандал Карпову. Тот сначала хлопал глазами, потом наливался кровью. А потом выдохнул, налил по стопке бренди, выпил, еще раз налил и торжественно поклялся, что ничего не понимает. После чего снова выпил и снова налил. К концу разговора они оба впали в состояние меланхолии. Где-то между стопками сверились с сетью «Экорамы» и убедились в том, что доступ к наносети Дэна по-прежнему закрыта его паролями. И ни малейших признаков взлома. Потом Дэн показал Вадиму модель и они вместе поцокали языками по поводу изящества решений. Потом едва не пустили скупую мужскую слезу из-за того, что решения пропали втуне, так как ландшафт «поплыл» по совершенно непонятным причинам.
А сегодня Дэн заблудился. Это было невероятно. Он сначала просто в это не поверил и некоторое время терзал панель управления — пока не убедился в том, что ни одна его схема не совпадает с реальным ландшафтом. Не то чтобы вообще не совпадает — но небольшие неточности никак не позволяли ему выйти из зоны дизайна. Поэтому он свернул модель, поднялся и пошел по тропинке куда глаза глядят. В конце концов, площади-то всего тридцать три гектара — если он будет идти достаточно долго и достаточно прямо, упрется в барьер.
Но ничего не получилось. И Дэн еще раз испытал приступ гордости, хоть и изрядно разбавленной раздражением — он отлично спланировал ландшафт и безупречно сшил его с барьерами. Они были непреодолимыми препятствиями с великолепными виртуальными панорамами. Тропинки были просчитаны настолько точно, что, не позволяя заметить изгиба, выводили прямо к смотровым площадкам.
Дэн плутал очень долго. Дорожки, казалось, разбегались в стороны по собственному усмотрению — прямо под его ногами. Он устал. Он разозлился и, наверное, впервые пожалел, что имеет дело с реальным ландшафтом. Насколько проще было в посмертных мирах — дал команду свернуть, и свободен. Еще через полчаса пришел черед паники — от усталости у Дэна начало мутиться в голове, и почему-то показалось, что он застрял в мертвом мире, который прямо сейчас подвергается атаке неведомого вируса — того, который так и не сумели поймать техники Склепа. Следующий виток воображения был еще хуже — он то ли вспомнил, то ли на ходу сочинил легенду о Дедале, который заблудился в собственном лабиринте и стал жертвой своего творения. Потом он взял себя в руки и вспомнил, что жертвой творения был не Дедал, а Икар, и речь там шла не о лабиринте, а о чем-то совсем другом. Подробностей он так и не вспомнил — или не придумал — потому что воображение отключилось под давлением более реальных проблем. Он устал, взмок, хотел пить. День клонился к вечеру — и Дэн испытывал атавистический страх перед подступающими сумерками, грядущей ночной тьмой и дикой природой.
Он присел на поваленное дерево. Но облегчения не испытал. Едва восстановив дыхание, он вскочил и быстро пошел вперед. Дэн решил прибегнуть к необычной для живого ландшафта тактике. Наверное, его
