Он не понял ее. Так же, как она не понимала его в эти минуты.
В коридоре раздались тяжелые шаги. Дверь в библиотеку распахнулась.
– Графиня, мы готовы. – Заметив императора, Симон смущенно отпрянул. – Простите. Я не знал… – пробормотал он и закрыл за собой дверь.
Они посмотрели друг на друга. Она ждала только одного слова, одного-единственного слова, но он молчал. Казалось, он ничего больше не видел вокруг. Он привлек ее к себе. Они постояли обнявшись, словно это молчаливое объятие – единственное, что было способно унять их тайные страхи и предчувствия…
Предгрозовая духота нависла над землей, стояла глухая, испепеляющая жара.
Уже четвертый день они были в пути. То и дело военные колонны блокировали дорогу. Часами они могли передвигаться только медленным шагом. И лишь в Сен-Дизье наконец обогнали авангард наполеоновских войск, совершавших марш к восточной границе. Темная стена облаков клубилась на западе. Кнут Симона то и дело свистел по мокрым от пота спинам лошадей. Он хотел попасть в Розамбу еще до грозы.
Они съехали с основной дороги, и карета катилась по лиственному лесу, зеленым сводом смыкавшемуся над ними. Каролина высунулась из окошка. Впереди появился замок, и, наконец, карета со скрипом остановилась. Симон подложил под колеса колодки. Странной тишиной был объят замок. Почему никто не выходил? Почему никто не открывал ворота?
Симон хотел войти во двор через боковую калитку, чтобы изнутри открыть главные ворота, но и калитка была заперта. Он забарабанил железной колотушкой по дереву. Каролина больше не могла усидеть в карете. Она выскочила, осмотрелась – и оторопела. Из узких бойниц башен по обе стороны от ворот выдвинулись дула ружей, невидимый незнакомый голос крикнул:
– Кто вы такие? Что вам надо?
Симон, которого непросто было вывести из равновесия, побагровел.
– Чего мы хотим? Чтобы вы открыли! Немедленно. Граф де ля Ромм-Аллери приехал! – Какое-то время в воздухе висела тишина.
Ружья не исчезали и по-прежнему были нацелены на карету. Тут Каролина заметила фигуру брата на башне. Он помахал ей и отдал команду открыть ворота. Симон ввел под уздцы лошадей. Вторая карета, которой правил Бату, последовала за ними. Несколько человек сразу же закрыли ворота.
Граф отмахнулся, когда настоятельница и Каролина хотели помочь ему. Он сам вылез из кареты. И вот отец и сын стояли друг против друга. Здесь граф спас своего сына из огня горящей сторожевой башни; здесь он оттолкнул его, дезертира императорской армии. Они все еще стояли молча, когда Каролина наконец воскликнула:
– Ох, мужчины, что вы все так осложняете? Не лучше ли вам обняться?
Граф вдруг улыбнулся, широко распахнул руки и несколько угловато обнял сына.
– Недурно, – произнес он, чтобы скрыть свое умиление, – строго у тебя здесь все организовано. – Во дворе был разбит самый настоящий лагерь. Крытые повозки стояли в каре перед хозяйственными постройками. Крестьянские парни укрепляли кладку сторожевых башен. Граф огляделся. – Враг уже так близко?
– Не враг, отец.
Один из крестьян вышел вперед и поклонился.
– Извините, господин граф, – неуклюже начал он, – не думайте, что ваш сын подстрекал нас. Мы сами пришли к нему, последний, кто остался из мужчин в Арси-сюр-Об, последние сыновья. Мы верно служили императору… Всегда. Не думали о наших женах, о наших домах. Но теперь пришло время подумать о них. Эта новая война – больше уже не наша война.
Граф пристально смотрел в его лицо и в лица других крестьян, окруживших их. Потом молча кивнул и пошел по двору. В это время за воротами возник какой-то шум. Приклады ружей забарабанили по толстым деревянным брусьям ворот, одинокий выстрел разорвал тишину. Крестьяне схватились за оружие и заняли свои посты.
– Не стрелять! – скомандовал Филипп. – Никто не стреляет! – Он подбежал к воротам, открыл круглое отверстие в боковой калитке и увидел четырех спешившихся всадников.
– Мы ищем некоего Филиппа Ромм-Аллери, – сказал один из них, в форме капитана.
– Да, это я.
– Откройте!
Филипп дал знак двум крестьянам. Те открыли калитку. Четверо военных ворвались во двор и тут же опешили, когда их со всех сторон окружили крестьяне, вооруженные ружьями, мотыгами и тяжелыми цепами. Капитан вытащил из отворота на рукаве свернутый лист бумаги и обратился к Филиппу:
– У меня есть приказ арестовать вас.
На губах Филиппа заиграла насмешливая улыбка. Он бросил взгляд на крестьян. В их лицах читалась спокойная, бесстрастная решимость простых людей.
– А причина? – спросил он. – Можно ее узнать?
– Государственная измена! И будет лучше, если вы последуете за нами добровольно.
Яростный порыв ветра закружил пыль во дворе, сверкнула яркая молния в низко нависших тучах. Крестьяне сплотились вокруг теснее. Неожиданно они расступились, пропустив подошедшего графа.
– В чем дело? – спросил граф без тени волнения. – Кто должен быть арестован? И кем?
Капитан отдал ему честь. Вид у него был смущенный. Со времени ранения шесть лет тому назад он был в подчинении у исполнительной власти и уже не в первый раз проклинал про себя свою новую работу.
