— …который и пальцем для вас не пошевелит. Я пыталась убедить Роланда Монтгомери взглянуть на это дело серьезно, но он даже сочинил на этот счет небольшую сказочку — говорит «Берега прерий» подожгла я сама.
Робин был ошеломлен.
— Ты это серьезно?
Я рассказала ему о вчерашнем визите Роланда. Он ничего не мог понять.
— Какая муха его укусила? Я знаю, он не любит, когда посторонние занимаются расследованиями пожаров, но это чересчур, даже для него.
Посторонние… Это слово вызвало в моей памяти лицо, мелькнувшее там, во время пожара. Но я никак не могла вспомнить, кто это.
— Ты случайно не знаешь, кто поднял тревогу? Если бы не пожарные машины, моя тетка никогда не выбралась бы оттуда живой.
Он покачал головой.
— У меня друзья в пожарном управлении, они позволили мне посмотреть все, что у них есть по обоим пожарам. Звонок по 911 был анонимный.
Я размазывала вилкой жир по тарелке, раздумывая над тем, что еще нужно бы выяснить о пожаре. Например, составлены ли списки свидетелей и не оставил ли поджигатель каких-нибудь улик. Но, честно говоря, у меня ни к чему не лежала душа. Слишком больно меня задело то, что усомнились в моей компетентности. И в то же время я видела себя со стороны: топаю по гостинице, как гигантский слон, продирающийся через вельд. Конечно, можно было бы действовать иначе: вызвать полицию (хотя я ведь, собственно, позвонила Фери), поднять всех на ноги, и, может быть, тогда ни я, ни Элина не получили бы по голове. Тем не менее я знала — повторись та же ситуация еще раз, я буду действовать точно так же. Я не оставлю Элину одну перед лицом оскорбительного равнодушия полиции. Свои семейные дела я буду решать сама. Не важно, плохо это или хорошо, правильно или нет, но это так.
Я оплатила свой счет, и мы медленно пошли назад к моему дому, даже не пытаясь делать вид, будто ничего не произошло. У подъезда Робин, поколебавшись некоторое время, сказал, выбирая слова:
— Вик, давай договоримся так. Ты пока отдыхай, а мы попросим кого-нибудь из наших поговорить еще раз с ночным сторожем из «Копьев Индианы». Мы не будем поручать ему это дело. Через недельку, если будешь чувствовать себя лучше, посмотришь, что ему удастся выяснить, и решишь сама, вести ли тебе и дальше это расследование.
Мне это показалось приемлемым. Но ощущение обиды все равно не проходило. Я медленно тащилась по лестнице, между лопатками болело уже не так сильно.
Когда я открывала свою дверь, внизу появился мистер Контрерас с Пеппи. Когда они достигли лестничного пролета на втором этаже, я услышала, как он мягко отчитывает ее: пусть она лучше не вертится у него под ногами, а то он упадет и тогда ей придется все время проводить со мной. Я обернулась к нему с каменным лицом.
Мистера Контрераса не было видно за огромным пакетом, цветочным, судя по упаковке.
— Вот, принесли, куколка, пока ты там ходила, — сказал он задыхаясь. — Я подумал, возьму, чтобы тебя потом не беспокоили; может, захочешь лечь отдохнуть.
— Спасибо, — проговорила я и огромным усилием воли заставила себя улыбнуться. Больше всего мне хотелось закрыться в своей берлоге и зализывать раны. В одиночестве.
— Не стоит благодарности, куколка. А где этот, твой приятель? Неужто покинул в беде? — Он осторожно положил сверток и вытер лоб.
— Он знает, что мне надо отдохнуть. Побыть одной, — сказала я со значением.
— Конечно, конечно, девочка, отдыхай. Я понял. Могу я для тебя что-нибудь сделать?
Сначала я собиралась ответить резким «нет», потом вспомнила. Письмо дядюшке Питеру. У меня уже нет сил дойти до почты.
Мистер Контрерас был просто счастлив оказать мне эту услугу. Он так вибрировал, что я пожалела, — не нужно было поручать ему это дело. Когда он ушел наконец, приговаривая: «Нет-нет, не давай мне денег. Потом, потом…», — я втащила цветы в квартиру. Это был огромный букет и, похоже, невероятно дорогущий. Самые экзотические цветы, да еще в красивой вазе — дерево с пластмассой. Я пошарила в поисках записки. А, вот она, визитная карточка. «Рад, что вы уже дома, — было написано красивым круглым почерком, — в следующий раз выбирайте более безопасную работу». И подпись — P.M.
Я была так измучена, что даже не пыталась понять, было ли это добрым пожеланием или предупреждением. Я заперла дверь, отключила оба телефона и звонок и рухнула в постель.
Глава 30
ГОТОВЛЮСЬ К ПРЫЖКУ
Утром в воскресенье я почувствовала, что кризис миновал, я на пути к выздоровлению. Голова была ясной, а главное, вернулись энергия, желание действовать. Конечно, силы еще не полностью восстановились, но это уже вопрос времени, не столь отдаленного. Что же касается заявления Робина и моей депрессии по этому поводу, то стоило ли так унывать? Ну, положим, усомнились в моей способности продолжать расследование дела Селигмана, но это не означает краха моей карьеры. Все мои способности остаются при мне; главное — это сохранить себя, свою индивидуальность.
Руки тоже стали получше. Повязки я, правда, не снимала, но уже могла выполнять кое-какую домашнюю работу, не боясь, что полопается кожа на руках.
Детектив, который рано встает, червячка достает. Вряд ли кто-нибудь из служащих появится в фирме «Алма Миджикана» в воскресенье, но даже если и появится, то уж, во всяком случае, не в ранние утренние часы.
Я прошла в гостиную: надо было проделать хотя бы облегченный набор физических упражнений. Раз уж я пока не в состоянии бегать — следует сохранять физическую форму. В гостиной стоял ошеломляющий аромат, все пространство комнаты занимали цветы Ральфа Макдональда. Делая свои нехитрые упражнения, я вдыхала этот фантастический запах, любовалась экзотическим каскадом красок и размышляла, что же это все-таки — угроза или проявление доброжелательности. Слишком уж широкий жест со стороны человека, с которым мы едва знакомы.
Когда я кончила поднимать ноги — всего двадцать пять раз вместо обычных ста, — то почувствовала, что выдохлась. Натянула джинсы и рубашку, взяла букет — это стоило неимоверных усилий — и пошла к машине. Сначала заехала в магазинчик на Бродвее и купила кое-какой еды: баранку, яблоко, пакет молока — позавтракаю прямо в машине, за рулем.
Мои попытки есть и одновременно вести машину показали состояние моего здоровья. Ладонь тут же запылала огнем, запястье заныло. Я дотащилась до угла Дайверси и Пайн-Гров и остановилась, чтобы поесть. Тропические цветы заполнили машину таким удушающим запахом, что кусок не лез в горло. Я допила молоко и отправилась в южном направлении.
Воскресное утро в Чикаго — лучшее время для поездок, потому что дороги обычно пусты. Я преодолела девять миль до клиники Майкла Риза за пятнадцать минут, ни разу не превысив скорость. Поднявшись на четвертый этаж в обнимку со своим неподъемным букетом, я почувствовала, что уже на пределе: болели руки, болела спина. У лифта санитар любезно предложил мне помощь:
— Какие великолепные цветы! В какую палату их отнести?
Я назвала палату Элины, и санитар понес огромный букет с такой легкостью, словно это был футбольный мяч, — так я сама несла бы его еще неделю назад. В палате на койке Элины сидела женщина примерно моего возраста в желтом нейлоновом халате и читала «Трибюн». У меня отвисла челюсть.
— А где же она? — глупо произнесла я. — В пятницу здесь лежала моя тетка… где она?
— Наверное, выписалась, — предположил санитар.
— Но она была еще совсем плоха. Возможно, ее перевели в другую палату…
Я кинулась на пост к дежурной. Пожилая медсестра делала какие-то пометки в журнале и вначале даже не взглянула на меня. Наконец она подняла глаза.
