— Моя фамилия Варшавски, — начала я. — У вас лежала моя тетка, Элина Варшавски, с травмой головы, день или около того была без сознания. Ее что, перевели в другое отделение?
Медсестра величественно покачала головой:
— Нет. Она ушла. Вчера.
— Ушла? — тупо повторила я. — Мне говорили, что она в очень плохом состоянии, что ей нужно еще не меньше месяца на поправку. Как ее могли отпустить?
— А ее никто и не отпускал. Она сама ушла. Утащила одежду у соседки по палате и исчезла.
Голова у меня пошла кругом. Я ухватилась за столик, чтобы не упасть.
— Когда это произошло? Почему мне не сообщили?
— Сообщили ближайшим родственникам, тем, что были записаны в ее документах.
— Я ее ближайшая родственница! — Но тут я остановила себя: а что, если в качестве ближайшего родственника она назвала Питера? — Вы можете сказать, когда она ушла?
Медсестра демонстративно не желала иметь к этому никакого отношения.
— Справьтесь в полиции. Они уже присылали своего сотрудника вчера днем; он был страшно раздосадован тем, что она сбежала, и ему сообщили все подробности.
— Скажите мне его имя, я с удовольствием с ним поговорю. — На самом деле я была готова закричать, забиться в истерике.
Медсестра демонстративно вздохнула и стала рыться в своих журналах.
— Майкл Фери, детектив Майкл Фери. — Она снова опустила голову к своим записям. Беседа была окончена.
Санитар все еще стоял с моим букетом.
— Возьмете свои цветы назад, мисс? — спросил он.
— Отдайте их кому-нибудь из больных, которого давно никто не посещал, — коротко сказала я.
Я сидела в машине, руки еще дрожали от тяжести Макдональдова букета. Итак, Элина в очередной раз натянула нам всем нос. Стоит ли переживать по этому поводу? Может быть, плюнуть и заняться другими делами? Полиция в курсе, вот пусть они и выслеживают ее.
Вместо того чтобы направиться в южный Эшленд к «Алма Миджикана», я повернула назад, к «Берегам прерий». Мой «шеви» опять застонал, когда я двинулась в сторону Индианы.
— Думаешь, тебе одному плохо? — пробормотала я. — Мне тоже туда не хочется. И руки страшно болят.
Руки горели под повязками, как будто все раны и ссадины опять открылись. Руль казался таким тяжелым — не повернуть. В следующий раз куплю машину с гидроусилителем для рук.
Две сгоревшие гостиницы прекрасно дополняли друг друга — этакий ансамбль, два черных остова. Теперь ни в одном из них не могла бы спрятаться даже Элина. Правда, в этом квартале было еще несколько заброшенных зданий: старый склад, интернат, приютский дом. Она вполне могла укрыться в одном из них. Но у меня не было сил охотиться за ней. Пусть этим занимается полиция.
Я ехала к Сермак на скорости пятьдесят миль, сливаясь с общим транспортным потоком и вытекая из него, чтобы не ехать на красный свет, и ужасно сердилась. Что за игру ведет моя хитрая тетушка? Наверняка ведь знает, что где-то ее поджидает убийца. И вместо того чтобы довериться мне, прыгает по городу, стараясь убраться с его пути. Или ее, поправила я себя.
Я свернула на Холстед, едва не врезавшись в грузовик, который шел впереди. Это меня тут же отрезвило. Никогда не садись за руль, если ты в ярости, наставлял меня Тони, забирая на месяц ключи от машины, чтобы как следует проучить. Мне тогда было семнадцать, и худшего наказания он придумать не мог, но это навсегда излечило меня от всяких вспышек недовольства за рулем.
Я сбавила скорость и постаралась успокоиться. Вот и «Амфитеатр». «Алма Миджикана» находится как раз за ним, в Эшленде. Тони водил меня сюда в детстве на скачки и выставки собак, но это было двадцать пять лет назад. С тех пор в этой части города я не бывала. А оказывается, между Эшлендом и Холстед запрятался целый лабиринт улочек и тупичков. Только вернувшись на Тридцать девятую и проехав по главным магистралям, мне удалось добраться до нужного места. На это ушло двадцать минут.
Я медленно ехала вдоль серого кирпичного здания. На двери — висячий замок. Окна, находящиеся высоко от земли и серые от грязи, отражают лишь тусклое, серое утро, за стеклами — ни одного огонька. На задних железных дверях — тяжелая металлическая цепь с висячим замком.
Я проехала переулком вверх по Эшленд и выехала на Сорок четвертую. Там на углу я оставила машину, напротив крошечного парка, где какой-то старик выгуливал полусонного терьера. Никто из них, кажется, не обратил на меня внимания. Я нарочно прошла вниз по переулку, задрав голову, будто хожу по этим улицам каждый день.
Тот замок, что висел на задней двери, можно было открыть лишь с помощью ацетиленовой горелки, пилы из легированной стали или ключа. Я внимательно изучила цепь — тоже не для меня. Обойдя здание кругом, я поняла, что до окон без лестницы не добраться. Остается только крыша. Значит, придется приехать сюда еще раз, ночью.
В конце переулка стоял телефонный столб, достаточно близко к зданию, через которое можно будет по крыше добраться до «Алма Миджикана». Я вытянула руки, проверяя, насколько высоко расположены первые скобы. Так, понадобится какая-нибудь подставка.
Три плоские крыши разной высоты лежали между столбом и «моим» зданием. Придется пройти это расстояние, а в самом широком месте совершить прыжок в пять футов. Ничего особенного; думаю, даже в теперешнем состоянии и в темноте я вполне способна это осуществить. Но как мне узнать, что я добралась до «Миджикана»? Все здания обнесены одинаковым деревянным забором, но к глухому углу одного из них пристроен гараж. Оно-то мне и нужно. Думаю, с помощью фонаря мне удастся его разглядеть.
Я вернулась к машине. Старик с терьером сидел теперь на скамейке и читал утреннюю газету. На меня они опять не обратили ни малейшего внимания, даже когда я хлопнула дверцей и дала газ. Я гнала по Райан на скорости шестьдесят миль, и мой «шеви» опять зарычал и застонал, но, когда я сбавила до сорока, затих.
Домой я попала как раз к началу бейсбольного матча между «Биэрс» и непобедимыми «Биллс». Как все истинные чикагцы, я оставила на экране лишь изображение, звук убрала и включила радио, чтобы насладиться комментариями Дика Баткуса. Одновременно просматривала воскресные газеты. В газете «Стар» мне попалось на глаза имя Сола Селигмана. Что это?.. Дверь офиса на улице Монтроуз взломана, миссис Рита Доннели, пятидесяти семи лет, тридцать лет прослужившая в фирме, убита!
За мной Джим Харт и Баткус разливались насчет прекрасного счета Дэна Хэмптона в первой половине игры. Я выключила радио и внимательно прочитала статью.
«Стар» посвятила этому событию всего один абзац. Я просмотрела еще «Трибюн» и «Сан таймс». В конце концов у меня сложилась более или менее ясная картина: предположительно это произошло в пятницу вечером, тело обнаружили в субботу — почтальон принес заказное письмо и увидел раскрытую дверь. Газеты также писали, что мистер Селигман в шоке. У Риты Доннели остались две дочери — Шеннон Кэйси, тридцати двух лет, и Стар Вентцель, двадцати девяти, а также три внука — обе дочери замужем. Отпевание состоится во вторник после полудня в церкви Святого Инанна; прощание — в понедельник вечером в похоронном бюро Калагана; вместо цветов и венков присылать деньги — на адрес стипендионного фонда прихода Святого Инанна.
Второй тайм сражения «Биэрс» с «Биллс» на молчаливом экране начался без меня. Я выключила телевизор и подошла к окну… Это могло быть случайное преступление, убеждала я себя. В офис поступили деньги, кто-то узнал об этом, вломился в комнату и забрал их, прежде чем она успела сдать деньги в банк. В Чикаго каждый день совершаются десятки убийств, говорила я себе, забудь свои распрекрасные теории. Но как я могла их забыть, когда выстраивалась уже целая цепочка — убийство Сериз, нападение на меня и Элину, два пожара… И вот теперь убийство миссис Доннели. Все это как-то связано. Тем более что деньги все были целы, убийца не взял ни цента ни из офиса, ни даже из сумочки миссис Доннели; зато он перерыл все папки и конторские книги.
Смерть Доннели подвигла меня на невероятное — я сняла трубку и позвонила Фери, чтобы узнать, нет ли известий об Элине. Он, похоже, даже обрадовался, хотя, судя по всему, у него там была в разгаре вечеринка.
— Ты заставила нас всех поволноваться, Вик. Ну как ты? О’кей?
