Стулик

никогда не делаю, себе самой удивилась...

...околдовал?!

...на секунду закрыть глаза, окунувшись в тот банальный и благословенный контекст, – и вот предстаёт в замедленной съёмке выхватывание Светика: да, я как бы ни при чём, оно всё невольно происходит, в сопровождении моей бессознательной критической молитвы – так случается с утопающими или терпящими бедствие; время замерло на миг, я растворяюсь в нём, от меня не зависит ни-че-го, мир уходит из-под ног, – и ты и я, улыбка, прыщик на щеке, зрачок в зрачок, – и россыпь цифр, волнуя и кружа, ложится на тебя, моя душа!

...какими прихотями судеб?

...господи, как незаметно, призрачно и жёстко даёшь ты нам одно и забираешь другое!

– ...а потом пошла к выходу, там покрутиться, но тебя уже не было... Я даже обидеться уже хотела!..

– Так что ж ты, негодница, столько дней меня за нос водила, всё мы никак не встречались, то у тебя дни рожденья, то...

Смеётся.

– Ну вот я и обиделась. Да нет, если серьёзно... я думала, что мало ли – у тебя к Фисе ещё есть чувство...

Ну что же. Салат вроде надо есть, на то он и салат.

– Скажи мне честно, Света. У тебя сейчас кто-нибудь есть? В смысле, встречаешься ты ещё с кем- нибудь, кроме меня?

(Прости, читатель: наивный банальнейший вопрос. Но – с прицелом на инерцию откровенности.)

Серьёзный Светик отрицательно качает головой.

– Скажи мне честно, Света. Например... день рожденья тебе праздновали в... ресторане ЦДЛ, мне Фиса звонила тогда, – это же крутейшее место, нужны средства – как, откуда?

– Это просто. Может быть, ты слышал имя «Коля»? Нет? Это Маринкин друг, он ещё год назад так заинтересовался мной, говорил – я вижу тебя моделью, сделал мне бук, понакупал всяких дорогих вещей – говорил, для съёмок... А перед днём рождения звонит мне из Швейцарии, говорит, поздравляю, я сам не могу приехать, а стол тебе оплачу – гуляйте, девчонки...

– Хор-роший подарок. Света, скажи мне честно. Ты спала с ним?

– Да ты что, нет, коне-е-ечно! Вообще-то, он намекал, но после разговора с моим папой... понял, что надеяться не на что.

– Бедняга. – (Значит, мне тоже предстоит беседа.) – Столько для тебя сделал – и...

– Ну а он такой. Ценитель красоты. Возился со мной... из любви к искусству.

Светик улыбается.

– Вообще-то... я сама понимаю, как всё это портит, – вдруг говорит серьёзно. – Когда даже просто так вроде, и человек от тебя ничего не хочет, ну, деньги девать некуда, – на, девочка, на мороженое. Потом привыкаешь к тому, что в кармане всегда что-то есть, а когда останется каких-нибудь сто долларов – уже депрессняк...

– ...и ты уже думаешь: а, зачем идти учиться, работать, что-то делать... Ты пойми, Светик, – (на меня находит вдохновение, я выстраиваю в памяти богатый образный ряд, оставшийся после бесед с психологом, я всё больше распаляюсь), – девушка ещё школьница, только открывает глазки на мир... А ей уже на мозги капают – да ты такая, самая лучшая, ты что вообще здесь делаешь, да я тебя в Париж... – внешние данные её сами собой вылезут в первый ряд и полностью закроют обозрение. И собственная исключительность взгромоздится на этот эфемерный, но для неё почему-то уже абсолютно незыблемый пьедестал... И что интересно: потребует всё новых и новых доказательств реального своего существования!

Я вхожу в творческий раж. Ну и молодец, Рома, без обиняков, директно ввожу моей девчонке вакцину. Всё это, надеюсь, не звучит сентенцией. Это вливание образной аксиомы в фундамент жизненного строительства (во!). Готовы мы не совершать чужих ошибок?..

Светик то и дело активно кивает. Соглашается.

Вижу, что готовы.

Мой разорённый салатик откинутым листом тревожно топорщит ухо.

Дальше!

– Так вот. Девочку посадили на эту её жёрдочку, сама-то до неё она не доросла естественно, своим опытом... Она вообще никто – рожица да фигурка! И вот он – он льстит ею, сладкой и неопытной, своему самолюбию, он ею самоутверждается! А на самом деле? – ломает! Потому что она уже не может без красивой жизни, как чукча без водки... Чего там – на, девочка, на мороженое... Она – несчастное создание! Узнаёт изнанку жизни, а не видит лица!...

Нет-нет, аплодисментов не было. Бурных покиданий парламента – тоже. Света быстро курила и серьёзно смотрела на меня. А я уже, конечно, корил себя за прямолинейность, запальчивость, вспыльчивость – что ещё?.. Ну, как всегда.

Я закурил (!!!).

– Я не такая.

Я не расслышал.

– Я – не такая, Ромик! Всё, что ты сказал, – правда. Всё-всё правда... Сколько раз я была на месте тех, о ком ты говоришь. И девушки сейчас – ну, я имею в виду, – модельного плана – тьфу, формулировочка! – никогда не останавливаются.

– В смысле.

– В смысле – не будут жить с человеком и ни на кого больше не смотреть только потому, что он им нравится. Они обязательно будут искать ещё одного, а лучше двух – чтобы встречаться раз в неделю, может – в месяц... И иметь всё.

– Кто бы сомневался...

– Вот, например, Латанин. Уж на что страшило, а девчонки, даже, я знаю, из нашего агентства, в очередь к нему выстраиваются. За квартирой-машиной!..

– Да бог с ним, с Латаниным.

– ...но я – не такая.

– Да не такая ты, не такая, – смилостивился я. (Девчонка на пути к исправлению! Ура-ура!) – Будем считать, ты счастливое исключение. Ты девочка неглупая, образованная, – у тебя шансов оценить всё это гораздо больше, чем у большинства. Ну, а вообще – у тебя ещё всё впереди.

– У меня уже всё позади! Опыта за два года – выше крыши...

– Скажи. Зачем вообще ты пошла в модели?

– Когда мне было лет одиннадцать, подошёл на улице Стас и дал визитку. Через два года я уже работала. Нет, папа был, вообще-то, против. Не помню, по-моему, мама настояла – «пускай развивается».

– Н-ну да. Откуда бедным родителям знать, что это за болото?!

С ощущением свершившегося прорыва я вывожу Свету на улицу. Дождь опять строчит по лужам. Лужи – чёрные с золотом. Зонт – в машине. Адреналиновая дыра, как после американских горок: всё здорово, я на высоте! Я сказал ей что-то важное, сказал основное, сказал рискуя – и был услышан!

Никого в тёмном Камергерском проезде. Только наездницы в седле переступают на месте ленивым копытом.

– Прокатиться не желаете?..

– Ой, Рома, лошадки! – Светик прыгает в дождь, погладить живую шёрстку, вспаренные лошадиные бока.

– Мужчина, пожертвуйте коням на корм!

Мужчине ничего не остаётся, как прыгнуть следом и пожертвовать сотню (мельче нет).

Света счастлива. (Мужчина не ударил в грязь лицом!) Нежно заглядывает она в печальные лошадиные глаза.

– Рома, Рома, а я в прошлой жизни была лошадкой! – и разворачивается, открывает глазки пошире,