непостижимыми и неподъёмными своими сущностями друг на друга, а я такой вдруг лёгкий, что полежи ещё минут десять – и можно забыться, раствориться, улететь и не вернуться. И ни о чём не пожалеть.
А рядом, в ста метрах – совсем другая жизнь, жизнь насекомых. (О, почему так быстро куда-то уходит катарсис и возвращаются твои обычные микроскопические думки, тревоги, сомненьица?) Вон на скамейке засиделись молодые муравьи с пивом... Я вам дам щас мелкую. Мокрый, большой, в полосатых плавках шагаю я на них – через кустарник, напролом, сквозь бар. Что смотрят они на меня, что думают там себе?!
Неожиданность ожидает меня в номере. Голый бэмби на шпильках, загадочно прогнувшийся в проёме балкона. Ну ничего себе. (У неё настроение, почему бы это не сделать сюрприз.) С ходу, молча принимаю я игру, кладу ей руки на перила: пусть откроется новая грань этой великой и тёмной силы – быть подсмотренными...
(Сегодня у нас вообще на редкость удачный, длинный день.)
После столь необычного секса, после потов и душей мы умиротворённые и шёлковые. Я лежу с ней на постели, я глажу ей головку и читаю вслух «Кубок огня». (Давно хотела Светик приобщить меня к культуре.) Я стараюсь, читаю литературно-художественно, диктор как-никак. Светик комментирует по ходу мудрёные имена, объясняет, кто есть кто, чтоб я тоже знал её друзей. Но я и не вникаю в непростые отношения между обитателями Хогвартса. Сонным чутьём филолога я всё пытаюсь понять, как нудноватое бытописание каких-то хоббитов с довольно плоским сказочным развитием реальности может вдохновить такую истерию. Ей-богу, Светик, «Мастера и Маргариту» бы почитала. – А... у нас только в одиннадцатом по программе...
Минут через десять она уже посапывала у меня под мышкой. Тогда я выключил свет, но долго, долго не мог заснуть...
Калейдоскопом проносятся ослики, лошадки, попугаи, ласточки, мостики, шпагаты, канаты, вот пролетели два фунта – а я всё не могу заснуть!..
Всё пытаюсь ответить себе, ну почему же, почему меня так удручает Гарри Поттер.
20
...и так вот, постепенно и незаметно, вызревает конец. Конец – он вовсе и не должен быть чем-то, однозначно являющим завершение, и не обязательно это последняя, видимая на горизонте и потихоньку близящаяся точка в некой веренице, и уж не чёрный дядя с топором под мышкой. Конец – это равнодушное и бесстрастное то, что непреложно родится внутри всего и каждого, вместе с ним, спит в нём до поры калачиком, а проснувшись, раковою клеткой улыбнётся – мудро и незримо – из розового жизнестойкого тела. Он, конец, знает свой верный час. Ибо только в нём, в этой смерти начала – гарантия новых начал, залог постоянного движения, обновления Жизни. (Это говорю не я – я не знаю, откуда это. Мне жалко всё до слёз, но так было, есть и будет, и аминь.)
В глазах у Светы – завязь конца. Я, правда, этого ещё не знаю. Я удивляюсь, какой непроницаемой завесой сверкнули вдруг её глаза, собрав все блики низкого уже солнца, и это мгновение во мне остановилось...
А она уже вырывается, шарахает водой, не давая себя приласкать. И не снизу вверх смотрит на меня, как недавно ещё, а совсем по-другому – как на непопулярного доставучего папу.
...иль мне пригрезилось?.. и опять я себя накручиваю?..
Весёлый оранжевый мячик, затормозив по воде, шлёпнулся аккуратно передо мной. Это Христос. Он всегда мне кидает, будто приободрить хочет меня. Приятный парень этот Христос. Я бросаю обычно в мелких его, сорванцов лет двенадцати. Они всегда норовят почему-то Свете. Ну, а Света – Христосу.
Так и играем.
Познакомились на днях: у Христоса всегда с собой холодильник под зонтиком, а там чего только нету слабоалкогольного. Когда и к бару направимся. Бармен уже улыбается, готовит коктейли с ромом. Между прочим, Христос – аргентинец, а живёт на Кипре. (Светик любит игровой момент: с внутренней гордостью за меня слушала она мои итальянские завывания,[18] а когда после трёх минут разговора поняла, что я принят за соседнего уругвайца, вообще озарилась восторженно.)
Чернявый, кудрявый, глаза добрые – настоящий Христос. С ним всегда есть тема, а значит, и повод. Даже Светик сегодня не прочь напиться – виски-колой!
– Mira vos, pero que linda, linda... – говорит он почти восхищённо. —...un poco joven, no? Сuantos tiene? Quince?!... Vos estas loco!.. Un ano solo mas que mi hija... Pero... como podes... con una nena asi?![19] – Он уже совершенно серьёзен, он действительно пытается понять, в глазах ни тени мужского озорства...
...и мне – впервые, вдруг (о, небеса!) неловко... Что случилось со мной – я потерялся в песке! Да, я разом почувствовал отсечённые тылы – дурацкое предчувствие прошлось между лопаток: что дальше того, на море остановившегося мгновения не будет уже ничего, что дальше путей нет – они разобраны (или не собраны ещё?)... и куда-то делся мой кураж, и нечего, нечего мне противопоставить внезапной искренности его непонимания, и я не знаю, что ответить на этот простой и совершенно новый для меня вопрос: как ты вообще с такой маленькой?.. Алё, Рома, ты здоров?! Тебе... стало... стыдно?!!
– О чём это вы тут? – подоспела на подмогу Светик.
При ней мы по-английски. Совсем что-то стесняется она испанского.
– О тебе всё. Look... Beside this girl I feel myself just the same age as her... and that’s why she is staying with me.[20]
(Боже, что я такое сказанул.)
И всем стало весело... Ну что ж – нельзя не выпить. За вас – за понимание и терпение, говорит Христос. (Есть же доброжелательные люди с понятием.)
...и насколько уютней выпивать вот так, осмысленно и
Подъехала сзади активная женщина лет сорока, похожая, как бы это выразиться, на цифру «8», тоже весёлая, с пацаном своим – в самолёте-то не успели, так хоть теперь познакомиться... Всем по виски-коле! (Вот ведь как на курортах – только подставлять успевай.) Оказалось – бизнес-вумен из Саратова. Всегда приятно легко, непринуждённо, а самое главное – остроумно поговорить ни о чём на трёх языках... Только – краем глаза замечаю – сказала что-то Света её сынишке, надулась и на руке моей повисла: пойдём, Ромик, отсюда. Эх, только я в своей тарелке...
Ну, что случилось-то?
– Как, ты не слышал?.. Что эта мамаша его п...анула?! Вот, говорит, хорошо – будет моему Антошке невеста!.. А Антошка – ты видел его? – сам два вершка: пойдём погуляем... Нет, это он мне – нормально?!!
Утробная, не совсем здоровая судорога уже начала сводить мне животик.
– Что ты ржёшь!
– А что, плакать... Так значит, иногда... ошибочка выходит-с-с-с... – И я покатился пуще прежнего. До слёз, до колик, надсадно и безутешно. – Ну, а ты... ему что?
– Что-о! Гуляй давай, мальчик, к маме!! Нет, ты прикинь – мама с сыночком решили устроить личную жизнь на пару!..
– Ты думаешь, она меня...
– Ну а то! Ты видел, как она на тебя смотрела?!
Не видел. Не заметил. Не просёк. Всё, что вокруг творится, – воспринимаю одномерно. Всё Светик да Светик. (Ну бред же, а?) Приятны вот почему-то реакция её и ревность.
– ...нет, это
...и рубашку выглаженную, как говорится, было бы кому подать, и тарелочки рассыпать веером, и салатиков наготовить... И в приумножении капитальца общего был бы соратник, и в беседе равный партнёр, и в сексе товарищ, и уважение, и дети, и всё как у людей... И всё как у людей, и был бы я тяжелее лет на десять, и тёмный Перец всё тот же рыл бы во мне ещё какую-нибудь дыру, и снились бы мне целомудренно и запредельно одноклассницы Антошкины...
