В одинокой мансарде жил в бурном Париже Молодой и безвестный художник Прюдон. Он глядел из окна на жемчужное небо, На манящие зори туманных высот, А внизу жаждой зрелищ, добычи и хлеба В сетках улиц кипел опьяневший народ. Но художник не слышал зловещих раскатов, Не искал в смутах дня жизнью попранных прав, И в цветах догоравших на небе закатов Видел лик Божества, душу грезе отдав. Он однажды сидел в груде гипса и хлама, Разбирая наброски скопившихся лет. Постучав у дверей, незнакомая дама В мастерскую вошла заказать свой портрет. — Только бюст… Фон неважен… Стена голубая Или старой портьеры поблекший атлас… Но как можно скорей. Я на днях уезжаю… Три сеанса, не больше. Начнемте сейчас. Она ловко уселась, поправила кудри, В детских ямочках щек отблеск солнца играл, Улыбались глаза в темных мушках и пудре, И подкрашенный ротик алел, как коралл. Пододвинув мольберт, приготовил он краски И привычной рукой набросал на холсте Грациозный овал, подведенные глазки, Мягко спущенный локон в атлас декольте. Расчленяя искусную прелесть модели, Он ловил тот фривольный, подчеркнутый тон, Что преподал Версаль в кружевах акварели, В пасторалях принцесс утвердил Трианон. Только вечер, спустив золотые вуали, Охладил и пресек его пылкий экстаз. По камням мостовой каблучки застучали; — До свиданья, до завтра! — В условленный час! Он остался один! Парк гасил изумруды, Старый колокол пел дребезжащий привет, Вдоль темнеющих, стен лиловели этюды, Оживал в полутьме неготовый портрет. Через ровные арки растворенных окон Летний сумрак бросал сноп оранжевых стрел, На холсте шевелился причудливый локон, И подкрашенный ротик жеманно алел. Умирающий двор, мадригалы и кудри, Менуэт двух веков на цветных каблучках… Кто она эта куколка в мушках и пудре, Статуэтка из Севра в Лионских шелках. Кто она? Ci devant? Куртизанка? Маркиза В перепуганном стане гонимых вельмож? Надушенный комочек причуд и каприза, На салонных подмостках взращенный фантош? В беззаботной толпе светских птичек веселья Где звенящие трели она допоет? В злобном море борьбы, в перегаре похмелья Как направит в лазурь эфемерный полет? День настал. Распахнувши оконную раму, Пропустить опасаясь условленный час, Он напрасно прождал незнакомую даму… Без нее новый вечер расцвел и погас. И обьятый тревогой, в тоске ожиданья Он томился ряд долгих, мучительных дней И, как страстный любовник, ждал с дамой свиданья И болел непрестанною мыслью о ней. Он часами сидел в мастерской у портрета И часами глядел на косой потолок. Улыбалось лицо в волнах тающих света И подкрашенный ротик алел, как цветок.
