Оставлю часть души, живую часть души…Звенит стекло в руках дрожащих и холодных,И маятник в часах торопит: поспеши…Смешные, голые, ободранные стены,Рогожи, ящики, веревки, сундуки…Другие, новые нам явятся на сменуИ слезы о былом бессильны и жалки.Цветные тряпочки, измятые бумажки, —Из ящиков стола ненужный старый хлам…Бесстрастная судьба идет походкой тяжкой,Свершая свой обход по избам и дворцам.И маятник в часах звучит, как грозный молотВперед, вперед, вперед… Но что там впереди?Вот этот шелковый комочек был приколотИ звался розою когда-то на груди.Оранжевый листок, похожий на образчик,Любовным пламенным, горячим был письмом…Жизнь прошлое сметет небрежно в сорный ящик,И станет сир и пуст нас приютивший дом.А в томике стихов, свалившемся под столик,Где туфли рваные и зонтичная жердь,Какой-то символист, отпетый алкоголик,Сказал — отъезд похож на маленькую смерть.
Под сиренью
Пятнадцать лет не получала писемИ потеряла к прошлому пути,А ведьма жизнь заржавленною спицейСпускала петли… Не найти…И вдруг восторг нежданного подарка…В саду цвела лиловая сирень,Открытку принесли с французской маркойВ сияющий весенний день.Какой-то портик и листок аканта,Венчающий красивый взлет колонн…Париж — Харбин… Две доли эмигранта,Часовни наших похорон.Вновь прошлое протягивает руки,Встают черты печалью стертых лиц,Пятнадцать лет, пятнадцать лет разлуки,Пятнадцать вырванных страниц.Те юноши — в мундирах, в ярких формах,Бродяги, нищие, шоферы, кучера,Те девушки с надрывом семьи кормят,Склонившись над иглой с утра.Те дети — выросли без света и причала,Красавцы обратились в стариков…И на открытку солнце осыпалоКресты сиреневых цветков.
Крылья
В осенний тихий день, когда свод листьев редокИ солнце золотит жнивье седых полей:О если-б полететь, — мечтал наш дальний предокСледя завистливо за стаей журавлей.И пленник молодой во тьме средневековьяВ тюремное окно глядел на взмах орлаИ бледное лицо горело буйной кровью:— Свободу, он молил, и мощных два крыла.Влюбленные в саду, целуясь, наблюдали,Как в розах с мотыльком играет мотылек…