Ему не составило труда найти ее. Оказавшись в коридоре, он пошел на веселый женский голос и смех и открыл последнюю дверь.
Они были одни. Мать с дочерью на руках сидела в кресле с высокой спинкой. Их заливал свет полуденного солнца, проникавший через арочную дверь на террасу. Огненные волосы Кетлин были собраны в простой хвост и стянуты лентой. Ее бледно-голубой халат был расстегнут и сполз с одного плеча, обнажив округлую грудь. К груди была прижата головка младенца, покрытая темно-каштановыми кудряшками.
Замерев в дверном проеме, Квинлан услышал тихое причмокивание и увидел, как из-под пеленки появилась крохотная розовая ручка и с жадностью вцепилась в материнскую грудь.
— …какая у меня милая доченька! — донесся до него восторженный голос Кетлин, которая наклонилась и поцеловала малышку в темную макушку. — Ты настоящая красавица.
Раньше он бы посмеялся над этой прозаической картиной семейного счастья. Конечно, свет воспринял бы поведение Кетлин как недопустимое. Но Квинлана почему-то охватило щемящее чувство тоски. Вид кормящей матери тронул его до глубины души, хотя он бы никогда не признался в этом.
Он не мог утверждать, что его мать прижимала его к себе с такой же любовью, вернее, был уверен в том, что не прижимала. Как большинство детей из аристократических семей, его сразу после рождения отдали кормилице. Насколько он помнит, никто никогда не убаюкивал его с такой нежностью, как Кетлин свою дочь, воркуя над ней на странной смеси английского, ирландского и даже итальянского.
Квинлану стало немного стыдно за то, что он подсматривает, но он не мог заставить себя уйти. Его взгляд устремился на профиль Кетлин. Как хорошо ему знакомы эти нежные черты! Он постоянно думает о ней, она пробуждает в нем мечты, превращающие его жизнь в пытку. Он еще не знает, что будет делать со своим чувством к ней, зато отлично понимает, что это чувство в значительной степени осложнит его существование.
Внезапно Кетлин подняла голову и улыбнулась.
— А, виконт. — Она покраснела, но не от смущения. Ее взгляд смягчился, но не потому, что она увидела его.
— У нас с вами свидание, графиня.
— Разве? А я забыла.
Квинлан ощутил острый укол там, где находилось его «я»: она даже не извинилась и не выразила сожаления из-за того, что забыла о встрече! Не дожидаясь приглашения, он вышел на террасу, украшенную цветами и деревцами в горшках.
— Я не привык к тому, чтобы нарушали мои планы, — с необъяснимой грубостью заявил он. Обычно, даже разгневанный, он соблюдал правила приличия.
— Вы аристократ, — спокойно сказала Кетлин. — Считаете, что другие должны менять свои планы ради того, чтобы услужить вам. — Она посмотрела на дочку и, что-то ласково проговорив ей, добавила: — Здесь же балом правит Грейн.
Квинлан заставил себя проглотить готовые сорваться с языка возражения на ее отповедь. Ей нравится подчеркивать, что он аристократ, а она простая дворянка, к тому же ирландка. Почему ей в голову не приходит, что его высокое положение обязывает ее держать свое мнение при себе? Если сравнивать ее самонадеянность и его высокомерие, на которое он имеет право по рождению, то она может дать ему сто очков вперед!
— Мы еще успеем на праздник в бухте.
— Я вынуждена отказаться. — Кетлин улыбнулась какой-то своей мысли. Если бы она так улыбнулась ему, он бы смягчился. — У Грейн режутся зубки, поэтому она капризничает.
Квинлан позавидовал малышке, темноволосая головка которой уютно лежала на материнской груди.
— Мне кажется, она замечательно себя чувствует. Мы уйдем ненадолго. — Произнося следующие слова, он заставил свой пленительный голос звучать как можно более убедительно: — У меня для вас сюрприз.
Кетлин подняла на него глаза. Мечтательное выражение на ее лице не имело к нему ни малейшего отношения.
— Что вы сказали?
От возмущения у Квинлана раздулись ноздри. Она так поглощена своим ребенком, что обращает на него внимания меньше, чем на муху! Кажется, у него появился соперник.
Снедаемый любопытством, он придвинулся поближе к ее креслу, чтобы рассмотреть своего соперника, вернее, соперницу. Завернутая в тончайшую как паутинка шаль, малышка оказалась крохотной.
— Так вот она какая.
Кетлин подняла дочку вертикально и посмотрела на Квинлана.
— Ну разве она не самое красивое создание на свете?
— Вы абсолютно правы, мадам, — польстил он. У младенца было круглое лицо с голубыми глазами величиной с соверен и сморщенным ртом. Квинлан надменно вскинул брови. Он бы не узнал ее даже среди дюжины таких же!
Неожиданно девочка икнула. Ее глаза расширились, и она улыбнулась, сопроводив улыбку каким-то булькающим звуком. Сердце Квинлана дрогнуло.
— Какая очаровательная крошка! Уверен, я ей нравлюсь!
— Глупости, — бесстрастно остудила его пыл Кетлин и салфеткой вытерла молоко с губок малышки.
Грейн зевнула так широко, что ей пришлось закрыть глаза. Открыв их, она обнаружила у самого своего носа собственный кулачок и принялась запихивать его в рот, громко чмокая.
— Ты все еще голодна, маленькая моя! — Кетлин взяла в руку свою грудь и поводила соском по щечке дочери. Грейн мгновенно повернула голову и начала сосать.
Квинлан пытался делать вид, будто светская беседа во время кормления — обычное явление в жизни обоих. На самом же деле ему только сегодня впервые дозволили взглянуть на дочь Кетлин.
Почмокав, Грейн с довольным вздохом выпустила сосок, и закрыла глаза. Квинлан обнаружил, что таращится на полную грудь, которая заканчивается розовым соском. Картина возбудила его, а также напомнила о том, что за последние недели в их отношениях не наметилось никакого прогресса. Жемчужно- белая кожа манила к себе, а он еще не дотронулся до нее. Даже ни разу не поцеловал Кетлин за это время! Со всей прямотой — ведь именно прямота превращала его ум в грозное оружие — он признался себе в том, что стоит перед Кетлин в полной боевой готовности, а она же воспринимает его со спокойным безразличием, как брата — нет, как евнуха.
Он привык очаровывать женщин, зажигать в них огонь лишь силой своего слова и доводить до безумия благодаря совершенному владению искусством прикосновения. С тем, что происходит между ним и Кетлин, надо покончить.
Он почти не спал ночью, так как долго писал, причем только для того, чтобы не думать о ней. В результате он закончил одну пьесу и начал следующую. Возможно, возбуждение стимулировало его вдохновение, однако оно, хладнокровно отметил он, лишило его спокойствия и превратило бант (Та часть брюк, панталон, где спереди сходятся брючины) бриджей в бесформенный бугор!
Он всегда получал то, что хотел. И не допустит, чтобы сейчас ему отказали, даже из-за ребенка!
Словно прочитав его мысли, Кетлин устремила на него вопросительный взгляд. Он знал только один способ ответить: он поцеловал ее.
Ее губы были мягкими и влажными, дыхание теплым и сладким. Он закрыл глаза, что делал очень редко, когда целовался. Будучи опытным сердцеедом, он по выражению лица женщины судил, отвечает ли она ему взаимностью и в какой степени возбуждения находится. Но с Кетлин ему было не до оценок — его захлестнул шквал эмоций.
Один поцелуй — и его мужское естество опять напряглось. Один поцелуй — и внизу живота появилась сладкая боль. Один поцелуй — и он готов был овладеть ею прямо здесь, на полу. Не безумное стремление удовлетворить свою похоть, а глубинная сущность его желания заставила его оторваться от нее.
Его охватили странные чувства, когда он поднял голову и утонул в бездонной глубине ее глаз. Он увидел в них желание. Но самое потрясающее заключалось в том, что ее страсть была так же сильна, как и его. В нем вспыхнула настоятельная потребность обнять и защитить ее, уберечь от всех возможных несчастий. Ему захотелось ласкать ее до тех пор, пока все воспоминания о прошлом не сотрутся из ее памяти. А потом
