заставив себя очнуться, он смотрел на нее сквозь клубы пара. Кожа ее сияла и золотилась, словно у неземного создания.
— Как твоя нога? — спросил Акитада.
— Не волнуйтесь. — Сияя в туманной мгле, она дохромала до клубящегося паром чана, ступила на табуретку и окунулась с той же легкостью и проворством, с какими недавно взбиралась по скалам и монастырской стене.
Акитада последовал за ней, неуклюже плюхнулся в воду и моментально согрелся, тотчас позабыв о долгих часах, проведенных на холоде. Он погрузился в воду до самого подбородка и подобрал ноги, освобождая пространство для Аяко. Горячая вода окутала тело, проникая в каждую пору. Он блаженно закрыл глаза.
Но усталость куда-то пропала, и Акитада вдруг почувствовал себя бодрым.
Впервые в жизни он попал в баню с женщиной, хотя совместное мытье было принято во многих семьях и даже в банях общественных. «Ничего особенного», — заверил он себя.
И все же случай был особый. Глупо прикидываться, что они попали сюда только потому, что вместе побывали в приключении. Желание обладать Аяко проснулось в нем, еще когда она разделась до пояса перед началом палочного боя. С тех пор он не мог отвести от нее глаз и пытался представить ее тело под одеждой. От каждого ее прикосновения кожа у него будто горела, и теперь /Акитада в полной мере ощутил всю силу своего влечения. Устыдившись этого страстного желания, он смотрел на Аяко сквозь клубы пара, нее зная, как быть, и гадая, рассердит он ее, оттолкнет, ли или возможно, вызовет с ее стороны насмешки, что еще хуже.
Глаза ее были закрыты. Капельки влаги, словно жемчуг, усеяли ее щеки, носик, губки и поблескивали на ресницах. Волосы мокрыми прядками липли к изящной шее и округлым плечам. Одна такая прядь уходила подводу, приютившись между ее грудей. Девушка эта была поистине прекрасна. Акитада почувствовал сухость во рту. Он хотел бы отвести взгляд, но не мог и любовался этой красой, усыпанной переливающимися росинками, потом снова закрыл глаза.
Очнулся он от ее прикосновения — Аяко стояла на коленях между его раздвинутыми ногами и нежно разминала ему плечи.
— Ну как, вам теперь лучше? — улыбнулась она.
Девушка была совсем рядом, так близко, что он уловил ее сладкое дыхание и, испугавшись этой близости, отодвинулся.
— Тебе совсем не обязательно это делать, — хрипло сказал он, надеясь, что она не остановится.
— Мышечный массаж прогоняет боль, — сознанием дела заметила Аяко.
— Но сюда могут войти, — слабо возразил он.
Она тихонько рассмеялась.
— Никто не войдет. Я попросила банщицу нас не беспокоить.
Акитада не знал толка в общественных банях и уж никак не считал их местом для любовных свиданий. Он вдруг подумал, что Аяко могла приводить сюда и других мужчин, и мысль эта показалась невыносимой.
Она смотрела на него невозмутимо, продолжая разминать плечо. В прикосновениях ее были и сладость и мука. Наслаждение и боль в равной мере питали желание.
— Аяко, пожалуйста, не нужно! — теряя последние силы, выдохнул Акитада.
— Вы не хотите меня? — Она придвинулась ближе, прижалась к нему всем телом.
Он кожей почувствовал ее грудь, соски и, застонав от удовольствия, закрыл глаза, уже ощущая ее нежное лоно. Губы их соприкоснулись, дыхание слилось.
— Хочу больше всего на свете! — пробормотал он и страстно прижал ее к себе.
Она тоже обняла его, но вдруг отстранилась, взяла его за руку и поднялась.
— Пойдем!
Они выбрались из воды, укутали друг друга полотняными кимоно, промокая влагу, и легли на циновку.
В искусстве любви Аяко была мастерицей. Это Акитада заметил, даже поглощенные огненной страстью, но без упрека или отвращения, а с благодарностью. Его собственный опыт в этой области был весьма ограничен. Два раза он имел интимную связь с женщинами своего сословия, но все получилось нелепо. Женщины требовали полной темноты и не желали раздеваться, Пышные дамские платья с многочисленными исподними одеждами и туго затянутым поясом становились досадной помехой, особенно когда приходилось одновременно воевать с собственными штанами. К тому же обе дамы хранили полное молчание и безучастность.
Случалось ему встречаться с женщинами, для коих любовь была профессией. Они казались более уступчивыми и разговорчивыми, но предавались этому занятию словно через силу.
Аяко не походила ни на тех, ни на других. Любовная игра была для нее чем-то вроде спортивного состязания. Умелыми движениями опытного бойца она направляла его неловкую страсть в нужное русло, трепетными ласками будила невидимые чувства, пока он не вошел в ритм, сделав интересное открытие — оказывается, дарить наслаждение гораздо приятнее, чем получать. Аяко была и учителем, и участником этой игры и отдавалась ей с той же страстью и мастерством, с какими бралась за палку во время тренировочных боев.
Когда она застонала, он понял, что тоже сумел подарить ей наслаждение. Откинув голову и закрыв глаза, прекрасная, как никогда, она забилась в его объятиях.
Акитада улыбался. Счастье переполняло его.
— Ты нравишься мне, Акитада, — удивленно проговорила она.
— Я испытываю те же чувства.
А она, как ни в чем не бывало, продолжала:
— Я поняла, что ты хочешь моей любви, еще вчера вечером, когда ты пожирал глазами мою грудь. Я тоже хотела тебя, поэтому и привела сюда. Многие смотрели на меня так же, и некоторых я приводила сюда, но никто из них мне не нравился по-настоящему.
Это небрежное признание подействовало на него как ледяной душ. Он сел, чувствуя себя уязвленным, оттого что его использовали ради удовлетворения физической потребности.
— Насколько я понимаю, им не удалось оправдать твоих ожиданий, — только и сумел выговорить он и тут же покраснел, осознав, как хвастливо это прозвучало.
— Нет, дело вовсе не в этом. — Она встала, — Пойдем. Другие посетители ждут.
Аяко омылась из бадейки прямо на его глазах, безо всякого стеснения. Ее тело, прежде казавшееся таким прекрасным и недоступным, теперь стало близким и дорогим, чем-то вроде любимой вещи, и мысль эта пугала. В душе шевельнулась ревность. Но разве мог он чего-то требовать? Разве мог позвать се замуж, даже если бы она была не против?
…..Обратно придется идти пешком, — заметил Акитада. — Как твоя нога?
Она показала распухшую лодыжку. Он осторожно ощупал больное место. Повреждение представлялось не слишком сильным.
— Идти сможешь? — спросил он.
— Конечно. — Аяко прошлась, поглядывая на него через плечо.
Он все так же жадно смотрел на ее тело. Чан с водой уже остыл, и пар над ним не клубился, но капельки влаги по-прежнему выступали на шее и лопатках Аяко. Ему захотелось попробовать их на вкус, попробовать на вкус ее саму. Еще раз.
— Ты самая красивая женщина на свете, — сказал он.
Аяко торопливо одевалась.
— Нет. Я слишком высокая и слишком худая. Костлявая, как мальчишка. Вот Отоми у нас красавица. Любой мужчина предпочтет ее мне.
— Только не я, — возразил Акитада.
Она не ответила, наполнила бадейку и позвала его:
— Иди, я тебе помогу.
Но на этот раз Акитада отказался от помощи. Плечи уже не ныли.
— Я провожу тебя до дома, — предложил он, не представляя, как взглянет теперь в глаза ее
