стороны, поскольку, целый день развлекая ее, мне часто хочется запихать ее в постель около пяти. Я не имела ни малейшего представления, насколько тяжело провести целый день, уговаривая ребенка поесть фрукты и овощи, ограничивая время, проводимое им у компьютера и телевизора, и запрещая перекусывать сладостями. От этих бесконечных споров я чувствую себя совершенно разбитой, в постель ложусь бесконечно усталой и часто не могу уснуть.
Конни проявляет большой интерес к моим успехам. Мне кажется, ей доставляет большое наслаждение возможность давать мне советы и вселять уверенность в себе.
В последнюю неделю бывали моменты, когда мне хотелось придушить ее, выслушивая бесконечные покровительственные «я же тебе говорила» и «ты с этим освоишься». Я понимаю, что Конни вступила на вполне естественный для себя путь. Любить своих детей и посвятить им свою жизнь — правильный путь. Наверное, так оно и есть, потому что теперь мне это кажется правильным, и, даже когда я не воспринимала подобный образ действий, он, наверное, был правильным.
Да, именно так, потому что на этой неделе я стала постепенно приходить к выводу, что, даже когда я ложусь в постель совершенно измученной, с натянутыми нервами, я все же ощущаю в глубине души крупицу гордости и знаю: то, к чему я стремлюсь, — благо. В четверг я засияла от радости, когда Ориол предпочла, чтобы ее выкупала я, а не Ева, и подобное сияние разгорелось с новой силой, когда в субботу Ориол наградила меня довольной улыбкой за то, что я не забыла ее любимую песню в исполнении «Гёрлз Элауд». Что-то в самой глубине моей души зашевелилось, негодование ушло, и на его месте сейчас произрастает нечто иное, позитивное, чему я не могу пока найти названия. Но это нечто стоящее.
Как говорится, я не святая, и после десятидневных усилий попасть в квалификацию на звание «Мать года» я звоню Конни и требую, чтобы она встретилась со мной за коктейлем после того, как уложим детей.
Я прихожу в бар первой и заказываю нам обеим «Космополитен». Когда вскоре вслед за мной появляется Конни, она с радостью на него набрасывается.
— Я считаю материнство чертовски тяжелой штукой, но чему тут удивляться? Я этого и ожидала. Ориол сегодня снова сказала, что ненавидит меня.
— О, это. Все они время от времени говорят нечто подобное. — Она небрежно взмахнула рукой, словно отмахиваясь, и ощущение отвергнутости, которое я несла в себе со времени чая, исчезло. — В книжках говорится, что в подобных случаях следует отвечать какую-нибудь ерунду типа «Что ж, а я все-таки по-прежнему тебя люблю».
— Правда? — изумленно переспрашиваю я.
— Да, но я обычно говорю: «Это ужасное слово, Фрэн, и тебе следует хорошенько подумать, прежде чем говорить такие злые слова своей маме. Я же тебя кормлю». — Мы обе смеемся. — В природе нет такого явления, как совершенная мать. Что бы я ни делала, она станет обвинять меня, когда вырастет и окажется в больнице. Как работа?
— Хорошо. Хотя, по правде говоря, плохо. Возможно, меня скоро уволят. Говорят, будто я утратила прежнюю расторопность и превратилась в героя вчерашнего дня.
Я не шучу по поводу проблем на работе. Неделя — большой период времени для Сити. На прошлой неделе я отклонила все приглашения на ленчи, обеды или просто выпить. Я объясняла это тем, что у меня нет времени на обеденный перерыв, так как я хочу уйти пораньше, чтобы успеть почитать Ориол, что представляло собой половину правды. Вторая половина уравнения состоит в том, что мне приходится задавать себе вопрос: могу ли я доверять себе настолько, чтобы рискнуть встретиться с коллегами снова после того, что случилось на офисной вечеринке? Моя привязанность к Ориол рассматривается как предательство на работе. Сегодня значительного нового клиента, который, как я была уверена, нацеливался на меня, передали на попечение Джоу Уайтхеду. Превратности судьбы для меня не заканчивались. Я ощущала, что меня обошли, но не могла доказать, что этот клиент когда-либо предназначался мне. Я не стала молча глотать такое оскорбление, отправилась к Ралфу и потребовала объяснений. Он заявил, будто у Джоу больше опыта именно в этой области. Может быть, и больше.
Может быть.
А может, слухи о моем неблагоразумном поведении на вечеринке просочились в совет директоров.
А может, теперь, когда во мне проснулись материнские чувства, стала видна моя женственность, а следовательно, слабость. Не знаю, что хуже.
— Ты часто видишься с Миком? — спрашивает Конни.
— Нет, — коротко отвечаю я.
Конни не отводит взгляда, она ждет подробностей. Я хочу ей рассказать, но не знаю, с чего начать. Мы с Миком теперь избегаем друг друга. Не знаю почему — потому ли, что я предложила ему себя, когда была пьяна, или потому, что он отверг меня. Любая из этих возможностей лучше, чем возможность того, что он слышал о Джоу. Я смотрю на Конни и думаю, сможет ли она общаться со мной, если узнает, что я изменила Питеру. До того как я вышла за него замуж, Конни с волнением выслушивала истории о моих подвигах, но сомневаюсь, что в жалком, совершенном по пьянке адюльтере с отвратительным типом она увидит источник для приятного возбуждения. Что овладело мной? Задавая вопрос, я уже знаю ответ. Я никогда не была склонна к самообману. Алкоголь и одиночество послужили катализаторами, они виноваты в подобном результате. Роковой коктейль.
Я решила, что не стоит развешивать свое грязное белье во дворике Конни. Не стану ей рассказывать о своем ужасном неблагоразумном поступке. Джоу не важен. Никому не нужно знать о нем. Сам по себе он ничего не представляет — всего лишь пробудивший меня звонок. Говорить о нем — значит придавать ему значение, которого он не заслуживает.
Я молчала так долго, что Конни поняла, что у меня нет настроения делиться секретами по поводу Мика и прочих аспектов «Гордон Уэбстер Хэндл», так что она переходит к теме более близкой ее сердцу:
— Ты собираешься вызваться волонтером, чтобы шить костюмы для рождественской пьесы?
Я с ужасом смотрю на нее.
— Или продавать билеты?
Я качаю головой.
— Подавать кофе в перерыве?
— Вернись к действительности, Конни. Нет! Я делаю все, что в моих силах, но я создана не из того материала, из которого делают секретарш, мы обе знаем это.
— Но ты могла бы, если бы захотела.
— Да, это так, но не надейся встретить меня в ближайшее время на этих отвратительных детских групповых кофейных утренниках.
— Почему?
— Все сидят на своих жирных задницах и все утро пожирают пирожные в каком-нибудь унылом здании ратуши. Не выношу эти ужасные места. Там всегда пахнет детским дерьмом.
Конни смеется и заказывает нам еще по коктейлю.
— Я лучше выпью бутылочку минеральной — все еще не прошло похмелье после корпоративной вечеринки.
Конни качает головой.
— А как Питер?
— Очень хорошо, — говорю я с сияющей улыбкой. — У нас все хорошо.
И это главное в моем новом подходе к материнству. Решающий положительный результат, который в значительной мере перевешивает уловки на работе и сражения с Ориол. Надо полагать, Питер заметил мои старания.
Звонит мой мобильник.
— Держу пари, это он, — говорю я, улыбаясь Конни. — Не возражаешь, если я отвечу?
— Давай.
— Привет, Люси, это Джоу.
Черт! Я ощущаю, как все у меня внутри плавится.
— Кто? — переспрашиваю я, чтобы выиграть время.
