В первый раз за все эти месяцы Эндрюс почувствовал, как им овладевает радостная жажда приключений. Ритм трех зеленых всадников, который должен быть прелюдией к «Царице Савской», проносился в его голове.
– Но, Эдди, это удивительно. Ведь мы одни среди целого мира! – произнес он пылко.
– Подожди, – сказал Эдди.
Когда Эндрюс проходил мимо военного полицейского на вокзале Сен-Лазар, у него руки похолодели от страха. Полицейский не смотрел на него. Эндрюс стоял на многолюдном тротуаре недалеко от вокзала, уставившись глазами на зеркало в окне магазина. Небритый, в клетчатой кепке, надетой набекрень, и в бархатных панталонах, 0н был похож на молодого рабочего, который уже месяц не имеет работы.
– Да, одежда изменяет человека, – сказал он самому себе.
Он улыбнулся при мысли, как был бы шокирован Уолтерс, если бы его обрядили в этот смешной наряд, и стал не спеша бродить по улицам Парижа. Все звенело и суетилось здесь в это раннее утро, из каждого кафе несся аромат горячего кофе, а свежий хлеб дымился в окнах булочных. У него еще было в кармане три франка. В одной из боковых улиц запах жареного кофе привлек его в маленький бар. Несколько человек горячо обсуждали что-то на одном конце бара. Один из них обернул к нему красное лицо с усами, как из пакли, и сказал:
– А ты? Будешь бастовать первого мая?
– Я уже бастую! – ответил Эндрюс со смехом.
Человек заметил его акцент, проницательно посмотрел на него и вернулся к разговору, понизив голос. Эндрюс выпил свой кофе и оставил бар со стесненным сердцем. Он не мог удержаться, чтобы не оглядываться время от времени назад, – он хотел убедиться, что за ним не идут по пятам. На углу он остановился, сжав в кулак руку, и на секунду прислонился к стене дома.
– Что с твоими нервами? Что с твоими нервами? – говорил он самому себе.
Он сразу зашагал, полный горькой решимости не оборачиваться больше. Он пробовал занять свой ум различными планами. Нужно сообразить, что ему делать. Во-первых, он должен пойти в свою комнату и найти старого Гэнслоу и Уолтерса. Потом он пойдет к Женевьеве. Потом он будет работать, работать, забудет обо всем за работой, до тех пор пока армия не уйдет в Америку и на улице не будет больше военных. А что касается будущего, то что ему заботиться о будущем?
Когда он повернул за угол знакомой улицы, на которой была его комната, ему пришла в голову мысль: предположим, что он найдет жандарма, ожидающего его там. Он сердито отбросил ее и быстро зашагал по тротуару, Догоняя какого-то солдата, который шел тяжелой походкой по тому же направлению, засунув руки в карманы и опустив глаза в землю.
Эндрюс остановился, когда уже перегнал солдата, и обернулся. Человек поднял глаза. Это был Крисфилд.
Эндрюс протянул руку. Крисфилд с жаром схватил ее и долго тряс.
– Я думал, что это француз, Энди… Я думал, ты уволился. Боже, я так рад…
– Я очень рад, что похож на француза. Долго ты был в отпуске, Крис?
Две пуговицы спереди у мундира Крисфилда были оторваны; на лице были грязные полосы, а обмотки его были покрыты грязью. Он с серьезным выражением в глазах взглянул на Эндрюса и покачал головой.
– Нет. Я удрал, Энди, – сказал он глухим голосом.
– С каких пор?
– Уже две недели. Я расскажу тебе об этом, Энди. Я шел повидаться с тобой. Я совсем разорился.
– Ну ничего, завтра я достану денег… Я тоже не в армии.
– Что ты хочешь сказать?
– Я не уволен. Я покончил со всем. Я дезертировал.
– Проклятье! Любопытно, что мы с тобой оба это сделали. Но на кой черт ты это сделал?
– О, это очень длинная история, чтобы здесь рассказывать. Пойдем ко мне.
– Там могут быть люди. Был когда-нибудь у Ходи?
– Нет.
– Я там остановился. Там есть еще молодцы из наших… Ходя держит кабачок.
– Где это?
– Позади сада, знаешь, в котором животных показывают. Улица Пти-Жардэн, восемь.
– Смотри же, мы встретимся там с тобой завтра утром. Я принесу немного денег.
– Я буду ждать тебя, Энди, в девять. Но ты не попадешь туда без меня – Ходя очень боится штатских.
– Я думаю, было бы совершенно безопасно и тебе прийти в мою квартиру.
– Нет, теперь я хочу убраться к черту отсюда.
– Но, Крис, зачем ты дезертировал?
– Я и сам не знаю… Один молодец из вашей парижской команды дал мне твой адрес.
– Но, Крис, они ничего не говорили ему обо мне?
– Нет, ничего.
– Это любопытно… Итак, Крис, я буду там завтра. Они нервно пожали друг другу руки.
– Слушай, Энди, – сказал Крисфилд, продолжая держаться за руку Эндрюса. – Я пошел в дезертиры, потому что сержант… Будь он проклят, это лежало на мне такой тяжестью все эти дни! Сержант знает…
– Что ты хочешь сказать?
– Я говорил тебе об Андерсоне… Я знаю, что ты не говорил никому, Энди.
Крисфилд отпустил руку Эндрюса и неожиданно как-то косо посмотрел ему в лицо. Потом продолжал сквозь стиснутые зубы:
– Клянусь Богом, я не говорил ни одной живой душе… А сержант из роты Д знает…
– Ради Бога, Крис, не распускай так свои нервы.
– Я не распускаю нервы. Я говорю тебе, что он знает.
– Видишь ли, Крис, нельзя так стоять на улице и разговаривать. Это небезопасно.
– Но, может быть, ты в состоянии мне посоветовать, что делать. Подумай, Энди. Может быть, до завтра ты что-нибудь придумаешь, как нам быть… Прощай!
– Ах, господин Андре! Батюшки, какой вы странный, как забавно вы выглядите в этом костюме!
Привратница улыбалась, глядя на Эндрюса из своей норы под лестницей. Она сидела с вязаньем на коленях. Голова ее была закутана в черный платок, – маленькая старушка с носом, похожим на клюв птицы, и глазами, потонувшими в сети мелких морщинок, как глаза обезьяны.
– Ничего не поделаешь – в том городе, где я демобилизовался, я не смог достать ничего другого, – запинаясь, пробормотал Эндрюс.
– А, вы демобилизовались? Так вот почему вы так долго отсутствовали. Месье Вальтер сказал, что он не знает, где вы… Так-то лучше, не правда ли?
– Да, – сказал Эндрюс и начал подниматься по лестнице.
– Месье Вальтер как раз дома, – продолжала старуха ему вслед. – А вы приехали как раз к первому мая!
– Ах да, забастовка, – сказал Эндрьс, остановившись на полдороге.
– Это будет ужасно, – сказала старушка. – Я надеюсь, что вы не выйдете из дому. Молодые люди так любят всякие приключения! О, все ваши друзья беспокоились, почему вы так долго не возвращаетесь.
– Серьезно? – сказал Эндрюс, продолжая подниматься.
– До свиданья, месье Андре!
– До свиданья, мадам!
III
– Нет, ничто не заставит меня теперь вернуться. Не стоит и говорить об этом.
– Но ты сумасшедший, любезный мой. Ты сумасшедший. Один человек не может бороться против целой системы. Правда, Гэнслоу?
