вытягивали фильм на высоту недосягаемого триумфа. Успех был полнейший, страна замирала перед телевизорами каждый вечер, чтобы посмотреть, как сумасшедший писатель делает шашлыки из убитых девочек, потом описывает свои чувства в гениальных романах, затем мчится в ближайшее казино проигрывать в пух и прах колоссальные гонорары и, наконец, возвращаясь домой, бьётся в диких приступах падучей болезни среди разлитых чернил, рассыпанных денег и расчленённых трупов.
Вера Кирилловна, заглянув на именины к подруге, поневоле увидела самую первую серию. На следующий день она явилась в школу настроенная решительно, взволнованная и бледная. Переждав бурные восторги школьников по поводу нового сериала о Достоевском, она сказала строго, почти скомандовала:
— А теперь молчите и слушайте правду.
Негромко и медленно, будто вбивая в воздух невидимые гвозди, заговорила:
— Маленький Федя физически не мог изнасиловать свою пятилетнюю подружку, с которой они играли во дворе Мариинской больницы. В то время когда несчастную девочку замучил прохожий, пьяный мерзавец, Фёдору Достоевскому было всего четыре года! Класс затих.
— Весь этот фильм — не просто ложь, — голос учительницы зазвенел как натянутая струна. — Это моральное убийство. Авторы фильма оболгали, оклеветали нашего гениального соотечественника, глубоко верующего, совестливого и доброго человека. И никто, заметьте, никто не встал на защиту его чести.
Она оглядела притихших детей.
— Я расскажу вам другую историю про маленького Федю Достоевского. Эта история невыдуманная, истинная. Однажды, когда Федя гулял в лесу, ему показалось вдруг, что за деревьями мелькнул волк. Мальчик с криком бросился из рощицы в поле, где пахал землю старый крестьянин. «Волк! На меня напал волк!» — кричал мальчик. «Не бойся, — спокойно ответил незнакомый дедушка, поднимая сильную руку и неспешно осеняя перепуганного ребёнка крестным знамением. — Не бойся… Уж я тебя волку не выдам».
Было всё так же тихо. И только Неллечка Буборц капризно спросила:
— А какой здесь смысл, Вера Кирилловна? Ну крестьянин какой-то. Нам непонятно!
— Это воспоминание много значило для Достоевского, — ответила Вера Кирилловна, — писатель не раз потом вспоминал слова русского крестьянина: «Не бойся… уж я тебя волку не выдам». Всю жизнь Фёдор Михайлович чувствовал защиту своего народа, русского крестьянина, который будто стоял у него за спиной, благословляя и охраняя от всякой дряни.
Она подошла к окну и посмотрела на шпили высокомерных московских высоток:
— И только сейчас волки вконец осмелели.
Глава 16. Дешовки
Обрывистый берег весь оброс бурьяном, и по небольшой лощине между им и притоком рос высокий тростник, почти в вышину человека. На вершине обрыва видны были остатки плетня, обличавшие когда-то бывший огород. Перед ним — широкие листы лопуха; из-за него торчала лебеда, дикий колючий бодяк и подсолнечник, подымавший выше всех их свою голову.
Женщина, упорно бежавшая за автобусом от самой церкви, сдалась. Уронила сумку и, тяжело дыша, привалилась к столбу. На вопрос Телегина, где живёт Вася Дешовкин, ответила грубо:
— На хрена тебе, турист? Васька в Калугу уехал, дочку повёз на аборт.
— Гм? Наверное, мне нужен другой Вася, — сообразил Телегин. Бывший боец его батальона Василий Дешовкин едва ли мог вырастить за прошедшие пять или шесть лет столь взрослую дочку.
— Тебе, небось, Васька-дурачок нужен? В крайнем доме, за мостом.
— По этой дороге идти?
— По этой лучше не ходи, — посоветовала женщина. — Там Светкиных близнецов в армию провожают, так уже нажралися, полна улица шпаны. Лучше через пустырь топай, мимо почты.
За мостом голубел в мокрых вербах покосившийся штакетник. Домик, будто отворачиваясь окнами от улицы, таился в глубине двора. Собаки не было. Телегин толкнул неприкрытую калитку и, нарочито громко топая, пошёл по грязной тропке к дому.
Дверь на веранду как-то скоро отворилась, и на верхнюю ступеньку выдвинулось колесико кресла- каталки. В нём сидел, завернувшись в клетчатое одеяло, широкоплечий парень в старом тельнике, инвалид с круглыми и будто даже радостными глазами. Лицо подполковника сделалось серым. Вася Дешовкин почти не изменился: всё та же глуповатая улыбка и россыпь родинок на лбу, уши большие и розовые, как прежде.
— Здрасте, товарищ капитан! — удивлённо и радостно сказал инвалид. — А мама на работу ушла. Я один остался!
— Здравствуй, Василий, — не сразу ответил Телегин. — Я теперь, брат, подполковник.
Он сгрузил тяжёлые рюкзаки на тропинку, начал было подниматься на крыльцо — но на полпути остановился.
— Слушай, тут такие дела… Я по делу приехал.
— Вы заходите, только у нас чай закончился!
— Нет, я лучше… послушай, Василий. Я приехал… гхм! — Подполковник прочистил горло и машинально оглянулся по сторонам.
— Вы плюйте, здесь ничего, — быстро сказал Вася.
— Нет, я… только ты выслушай меня до конца, — Телегин прислонился к перилам. — Я приехал попросить прощение.
— У кого? — испугался Вася. — Я на Вас не обижаюсь вовсе!
— У тебя, у тебя. И у матери твоей. Даже в первую очередь у матери.
— Она кричать на Вас будет, — сказал инвалид. — Она думает, что Вы мою жизнь сгубили, а это неправда. Знаете, она только вечером придёт, так что Вы проходите в дом, пожалуйста.
В рюкзаках Телегина нашлась пачка индийского чая со слоном. Васька почему-то страшно обрадовался и чаю, и в особенности сгущённому молоку.
— Ой, сколько у Вас разного, товарищ подполковник! — восхищённо прошептал он, глядя на рюкзаки.
— Тебе привёз, гостинцы из Москвы.
— Нет-нет! Вы не оставляйте, мама всё равно продаст! — испугался Василий, ёжась в инвалидном кресле. — Она продаст и водки купит. Вот мне баночку оставьте… или две баночки. А остальное лучше заберите, товарищ подполковник, прошу.
Они выпили чаю, потом Вася притащил свой «военный» альбом — не дембельский, конечно, потому что Вася до дембеля не дослужил, а загремел за полгода до конца службы в больницу с переломом позвоночника в поясничном отделе — именно туда с бешеной силой пнул его разъярённый Телегин за то, что Вася промочил последнюю пачку сигарет…
— А здеся — Вы, товарищ подполковник! — радостно объявил инвалид, переворачивая очередную страницу.
Телегин чуть зубами не скрипнул: с фотографии горделиво поглядывал самодовольный тип с усиками и наглыми светлыми глазами, стройный и мускулистый капитан.
— Это мы с вами в Косово! — улыбался Вася, листая альбом. — У меня ещё одна ваша фотография была, где Вы на танке сидите. Только её мамка порвала. Она на Вас очень злая была!
— Она пьёт? — прямо спросил Телегин. — Когда она стала выпивать?
— Ну да, не помню, — Вася покраснел и замолк, а потом всё-таки ответил: — Ну когда я вернулся из больницы, крепко начала. А раньше — так, помаленьку.
