В наш суетливый, в наш тревожный векМы насладились жизнью — я и ты,А ныне просто жалок наш ковчег,Наш груз иссяк, и трюмы так пусты.Вот почему бледнее мертвецаЯ стал так рано, и от слезных рекСошла вся краска с юного лица,И Гибель входит шторой в мой ночлег.Но для тебя вся жизнь в толпе людской —Не более, чем прелесть лир, виол,Иль гул уснувшей музыки морской, —Ракушечное эхо вечных волн.
Ножами юность заколоть, ходитьВ твоей ливрее, худший из веков,Дать всякой мрази красть из тайниковИ в петли женских прядей угодить, —Да просто за конюшнями ходитьВ лакеях у Фортуны! Не таков!Все это жалче пенных гребешков,Чертополошин: близко подходитьНе собираюсь к своре дураков,Что, зло смеясь, пускают гнусный слух,Меня не зная вовсе. БатраковПриют — он лучше, чем возврат в тот сброд,Охрипший в спорах, где мой белый духС грехом впервые целовался в рот.
Ты знаешь все. А я всерьезИщу — в какую почву сеять, —Но ей милей пырей лелеять,Без ливня и без ливня слез.Ты знаешь все. Я — слепота,Я — немощь, сидя жду, как сноваМне за последней мглой покроваВпервые отопрут врата.Ты знаешь все. Слепец, увечность —Я льщусь мечтой не жить напрасно,Вот все, что знаю я прекрасно:Опять мы встретимся, где вечность.
