Повсюду дружно формируются и вооружаются отряды,Новобранцы — почти дети, старики показывают им, как носить снаряжение, и они тщательно затягивают ремни,Вооружаются на улицах, вооружаются в домах, блестят стволы мушкетов,Белые палатки скапливаются в лагеря, окружаются караулом, пушки гремят и на восходе и на закате,Ежедневно прибывают вооруженные полки, проходят по городу и грузятся на причалах(Как они прекрасны, как шагают к реке, потные, с ружьями на плечах!Как я люблю их, как сжал бы в объятьях их, загорелых, в запыленных мундирах!),Город взбудоражен. «К оружию! К оружию!» — слышится везде и всюду,Флаги свисают с колоколен, со всех общественных зданий и магазинов,Плач разлуки, мать целует сына, сын целует мать(Разлука для матери — нож в сердце, но она не скажет ни слова, чтобы удержать сына),Шум, эскорт, впереди шеренги полицейских, расчищающих дорогу,Безудержный энтузиазм, дикие вопли толпы в честь ее любимцев,Артиллерия, молчаливые, сверкающие, как золото, пушки тащатся, погромыхивая, по булыжнику(Молчаливые пушки, скоро нарушится ваше молчанье,Скоро вас снимут с передков, чтобы начать кровавую работу),Вся шумиха мобилизации, вся решительность вооружения,Лазаретная служба, корпия, бинты и лекарства,Женщины, записавшиеся в сестры милосердия, дело, начатое всерьез, безо всякого парада;Война! Выступает вооруженный народ! Он готов к бою, отступление невозможно;Война! На недели, на месяцы или на годы — вооруженный народ выступает ей навстречу.Маннахатта в походе — воспоем же ее по достоинству!Слава мужественному бивуачному житьюИ стойкой артиллерии —Пушки блистают, как золото, одним великанам под силу справиться с пушками,Снимем их с передков! (Отнюдь не для приветственных салютов, как в минувшее сорокалетие,Заложим в них не только пыжи и порох.)А ты, владычица кораблей, ты, Маннахатта,Древняя покровительница этого гордого, доброго, буйного города,В эпохи мира и довольства окруженная своими детьми, ты нередко печалишься или хмуришься,Но сейчас ты радостно улыбаешься, старая Маннахатта.
Военный город! Год борьбы!Сладкие рифмы и чувствительные любовные романсы не для тебя, суровый год!Ты не сидишь у стола, как бледный поэтик, сюсюкая тихо стишки,Но, как сильный мужчина, выпрямясь, в синей одежде,[164] шагаешь с ружьем на плече,Мускулистый, загорелый, с тесаком за поясом сбоку.Я слышу, как зычный твой голос гремит по всему континенту;Мужественный твой голос, о год, раздается в больших городах,Я видел тебя в Манхаттене, как рабочего среди рабочих,Видел, как ты широко шагал по прериям от Иллинойса, от Индианы,Как быстро упругим шагом ты устремился на Запад, сойдя с Аллеганских гор,Видел тебя у Великих озер, в Пенсильвании, на судах реки Огайо,И к югу вдоль рек Теннесси и Кумберленда и у Чаттануга на горной вершине,Я видел тебя, мускулистого, в синей одежде, с оружьем, могучий год,Я слышал твой решительный голос, гремевший снова и снова,Твой голос, внезапно запевший из уст кругложерлых пушек,И я вторю тебе, стремительный, гулкий, неистовый год!
Бей! Бей! Барабан — Труби! Труба! Труби!
Перевод К. Чуковского.
Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.В церковь — гоните молящихся!В школу — долой школяров, нечего им корпеть над учебниками,Прочь от жены, новобрачный, не время тебе тешиться с женой,И пусть пахарь забудет о мирном труде, не время пахать и собирать урожай,Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!Над грохотом, над громыханьем колес.Кто там готовит постели для идущих ко сну? Не спать никому в тех постелях,Не торговать, торгаши, долой маклеров и барышников, не пора ли им наконец перестать?Как? болтуны продолжают свою болтовню и певец собирается петь?И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!Не вступать в переговоры, не слушать увещаний,Пронеситесь мимо трусов, пусть молятся и хнычут,
