Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения

Песнопевца-дрозда, чьи восторженные звуки, полные радости и веры,
Всегда укрепляют мой дух, согревают его.
И тогда я подумал и почувствовал:
Если черви, и змеи, и мерзкие личинки могут превратиться в сладостное, одухотворенное пение,
Если можно всякую гадкую тварь так преобразить, нужной, благодетельной сделать,
Тогда я могу верить в тебя, в твои судьбы и дни, о родина;
Кто знает — может, эти уроки годны и для тебя?
Быть может, благодаря им когда-нибудь твоя песня поднимется радостной трелью,
И ей будет предназначено прозвенеть на весь мир.

Гордая музыка бури

Перевод В. Левика.

1

Гордая музыка бури!
Ветер, вольно летящий, звонко свистящий вдоль прерий!
Шумно качающий кроны деревьев! Ветер горных ущелий!
Форму обретшие бледные тени! Вы, потайные оркестры!
Вы, серенады призраков, чьи скрипки сеют тревогу,
Влившие в ритмы природы наречия всех времен и народов,
Вы, мелодии великих композиторов! Вы, хоры!
Вы, безудержные, причудливые, религиозные пляски! Вы, пришедшие к нам с Востока!
Ты, зыбкий ропот реки, ты, грозный шум водопадов!
Ты, грохот пушек далеких и цокот копыт кавалерии!
Эхо яростных битв, разноголосье горнистов!
Гул проходящих войск, наполняющий позднюю ночь, торжествующий над моим бессильем,
Проникающий в мою одинокую спальню, — как все вы захватываете меня!

2

Продолжим наш путь, о душа моя, и пусть остальное отходит.
Внимай всему неотрывно, ибо все стремится к тебе.
Вместе с полночью входят они в мою спальню,
Их пенье и пляски — они о тебе, душа.

О праздничная песнь!
Дуэт жениха и невесты — свадебный марш,
Губы, жаждущие любви, и сердца, переполненные любовью,
Разрумянившиеся щеки, и ароматы — шумный кортеж, полный дружеских лиц, молодых и старых, —
Ясные ноты флейт, и кантабиле звучных арф,

И вот, гремя, приближаются барабаны!
Победа! Ты видишь в пороховом дыму пробитые пулями, но развевающиеся знамена? И бегство побежденных?
Ты слышишь крики побеждающей армии?
(Ах, душа, рыдания женщин — хрипение раненых в агонии,
Шипенье и треск огня — чернеющие руины — и пепел городов, и панихиды, и людское отчаянье.)

Теперь наполняйте меня, мелодии древности и средневековья!
Я вижу и слышу древних арфистов, внимаю их арфам на празднествах Уэльса,
Я миннезингеров слышу, поющих песни любви,
И менестрелей, и трубадуров, ликующих бардов средневековья,

Но вот зазвучал гигантской орган,
Рокочет тремоло, а внизу, как скрытые корни земли
(Из которых все вырастает порывами и скачками —
Все формы силы, и красоты, и грации — да, все краски, какие мы знаем,
Зеленые стебли травы, щебечущие птицы, играющие, смеющиеся дети, небесные облака),
Таится основа основ, и зыблется, и трепещет,
Все омывая, сливая, рождая все из себя и жизни давая опору.
И вторят все инструменты,
Творения всех музыкантов мира,
Торжественные гимны, восторги ликующих толп,
И страстные зовы сердца, и горестные стенанья,
И все бесконечно прекрасные песни тысячелетий,
И задолго до их всеобъемлющей музыки — первозданная песня Земли,
Где звуки лесов, и ветра, и мощных волн океана
И новый сложный оркестр, связующий годы и небеса, несущий всему обновленье,
Поэтами прошлого названный Раем,
А после блужданье, и долгая разлука, и завершение странствий,
И путь окончен, Поденщик вернулся домой,
И Человек и Искусство с Природой слились воедино.
Tutti[169]! Во славу Земли и Неба!
На этот раз Дирижер Всемогущий взмахнул чудодейственной палочкой,

То мужественный зов хозяина мира,
И вот отвечают все жены.

О голоса скрипок!
(Не правда ли, голоса, вы идете от сердца, которому не дано говорить,
Томящегося, озабоченного сердца, которому не дано говорить.)