Берет мешочек бедуин, В нем о цехин звенит цехин. Он счастлив: ведь его жена Теперь от смерти спасена, Спасен младенец сын. Богатство он домой несет! Теперь он больше не пойдет Просить в тени чужих шатров. Кормить голодных бедняков Пришел его черед. Прижал к груди цехины он, Уходит, счастьем опьянен. Но тут в глазах мелькнул испуг, И он остановился вдруг, Как громом поражен. На золото глядит в тоске, Мешок дрожит в его руке. Араб к коню идет назад, И слезы на глазах блестят, Как ручеек в песке. Коня он обнял и, скорбя, Густую гриву теребя, Тихонько плачет. «Мой алмаз! Мой гордый лев, услада глаз! Я продаю тебя! Дочь золотой инжир сорвет — Кому отдать ей спелый плод? Мой сын извилистой тропой С тобой к ручью на водопой Под вечер не пойдет! Нас больше в сумерках густых Не встретит смех детей моих, Не буду больше их втроем Усаживать в седле твоем… Чем я утешу их? Что мне сказать моей жене О нашем гордом скакуне? Как без коня мы будем жить? И люди станут говорить С насмешкой обо мне! Моя Раира, Эль-Зораб Другому продан, словно раб. Не будет больше звонко ржать, Не будет за тобой бежать, Куда ты ни пошла б! Жена, жена! Забудь о том, Как мчится на коне гнедом Твой Бен-Ардун, как он поет, Когда стреляет птицу влет, Пригнувшись над седлом! Встречать меня в вечерней мгле Не будешь выходить к скале, Миг встречи пропустить боясь, Не будешь ухо, торопясь, Прикладывать к земле! Прощай навеки, мой скакун! Пройдет и пять и тридцать лун, Где б ни пришлось тебе скакать, С тобой не встретится опять Несчастный Бен-Ардун! Не гладить мне твоих ноздрей И гривы не чесать твоей, Твоей не видеть красоты, Когда пустыню топчешь ты, Летя стрелы быстрей! Пустыня знала нас с тобой, Твой топот знала громовой! Теперь нам вместе нет дорог!.. Кто, друг, тебя напоит в срок Водою ключевой? Как я могу тебя отдать?
