– Джуди! Джуд, стой! – Выругавшись, Бенджамин побежал следом. Он всегда ходил за ней как привязанный. Бледный черноволосый юноша за огненно-рыжей красоткой. Будто ночь, следующая за днем.
– Идем и мы, братишка, – Саймон вдруг обнял его за плечи. – Поговорим обо всем на привале.
Джозеф кивнул.
Он не хотел ничего обсуждать.
Когда он вернулся в подсобку, док разложил инструмент. Скальпели, ланцеты, иглы – так хорошо знакомый Джозефу набор. Такой же старый, как и инструмент его отца.
– Садись, клади руки на стол, – док едва поднял взгляд, протирая холодно поблескивающие лезвия резко пахнущим раствором из склянки. Пожелтевшая от времени этикетка пестрела рыжими пятнами потеков. – Думаю, фиксировать их тебе не надо? Стерпишь?
– Стерплю, – ответил Джозеф, подсаживаясь к столу.
– Чему улыбаешься? – Док намочил, отжал в гнутую алюминиевую миску край чистого белого полотна. Принялся точно и бережно промокать кровь, обнажая многочисленные порезы. – Стекло грязное, как чума, – продолжил он, вооружаясь пинцетом. Руки Джозефа были иссечены градом мелких осколков. Док подвинул ближе другую миску. – Давай лечи себя от заразы, Наноноситель.
Насмешка не задела Джозефа. Он тихо улыбался своим мыслям.
– Это то, чему я должен был бы учиться сейчас, если бы все пошло иначе… Готовиться к первому в своей жизни ритуалу: пускать себе кровь, а после обрабатывать и зашивать порезы.
Не останавливаясь ни на минуту, док взглянул исподлобья. Когда последний осколок стекла звякнул о дно миски, открыл рефрижератор, вынул полную ледяных кубиков форму.
– А это коктейли со льдом, которые я пил бы сейчас, если бы не твоя дурацкая выходка, – сказал док Билл Эвери, выламывая лед из квадратных гнезд. – Больно?
Он замер, почувствовав, как вздрогнул Джозеф.
– Холодно, – ответил тот сквозь сцепленные зубы.
В шатре было холодно. Ледяной ветер, запутавшись в хитрых его переходах, слабел, не в силах пронзить плотные шерстяные занавеси. Отгоняла злых джиннов рассыпанная у входа соль. Пар поднимался от кубков с горячим настоем из меда и сухофруктов, а пряный аромат корицы кружил голову, разогревая кровь. И все равно в шатре было холодно.
– Прекрати.
Джуд откинулась на шелковых подушках и, уперев в щеку тяжелый золотой кубок, глядела, как он трет ладонь о ладонь.
– Этот шелест сведет меня с ума.
Она пригубила дышащий паром напиток. На бледной щеке остался ярко-красный след.
Она тоже мерзла. Тонкая парча не грела так, как греет куртка верблюжьей кожи. Холодно блестели серебряные нити, украшавшие свободное ярко-вишневое одеяние.
Джозеф послушно сложил руки, зажав ладони меж коленей. Его била нервная дрожь. Весь долгий дневной переход, пока караван шел, медленно взбираясь выше, на плато, он ловил на себе брошенные украдкой взгляды.
Бенджи дремал, улегшись головой на бедро сестры, надвинув шляпу на глаза, обхватив себя за плечи и вытянув ноги на середину шатра. А может быть, притворялся, что спит.
– Давайте договоримся так.
Саймон трогал пальцами остывающую жаровенку, глядел, как перекатываются, вспыхивая, угли.
– Джозеф не участвует в ритуалах и церемониях, а мы делим отцовское наследство на троих. Ну, может быть, даем ему небольшое содержание, достаточное, чтобы вести жизнь небогатого ремесленника.
– Твоя идея понравилась бы мне еще вчера, братишка. К сожалению, я успела уже ее обмозговать.
Под колючим взглядом сестры Джозеф поежился.
– Имам Махди не допустит этого. «О, хаджжам! [6]Как четыре халифа дети твои, да будет правление их столь же праведным». – Она снова коснулась края кубка, делая вид, что пьет. – Он получит столько же, а может, и больше.
Саймон скривил губы, но промолчал. Они всегда ревновали его к отцу. Все трое. Даже Саймон.
У него защипало глаза, а в груди вдруг стало так жарко, будто сердце разорвалось, расплескав горячую кровь. Он не смог ответить им сразу.
– Мне не нужны эти деньги. Я сам отдам вам все до монеты.
Бенджи хмыкнул, выдав себя. Поднялся, сбросив шляпу на богатый цветастый ковер.
– Ой ли? – Взгляд его был насмешлив. – Нет, я верю! Я верю тебе, Джозеф!
Он подался вперед, картинно прижав ладони к груди.
– Но только если папаша преставится нынче же.
– Люди меняются, брат.
Саймон глядел в сторону.
– Думаю… мы могли бы заключить соглашение письменно.
– Я готов.
– А я нет.
Джуди отставила кубок, села, выпрямившись.
– Он посвящен теперь, наш бедный Джозеф. «Будь добрее к брату, Джуд! Задерни полог, Джуд! Прокипяти молоко, Джуд»! Уж лучше б ты умер при родах, как умерла твоя мать! Спросите любого, каждый знает: младший в семье вскормлен молоком невольницы. Он порченый! А сегодня его вывернуло прямо на ступенях храма. Я думаю, – с усталым вздохом она оперлась о тугой шелковый валик и тронула пальцем край кубка, – нам следует убить его.
– Это уж слишком!
От удара жаровня опрокинулась, рассыпав остывшие угли.
– Сегодня ты убьешь Джозефа, а завтра доберешься и до меня?!
Саймон стоял на коленях, вперив взгляд в разметавшуюся на подушках Джуди. Глаза его гневно сощурились, жилы вздулись на сжатых кулаках, рубаха под напором напряженных бицепсов едва не трещала по швам. Схваченное загаром лицо стало кирпично-красным.
Джозеф отшатнулся, впервые испугавшись старшего брата.
– Джуди, ну что ты мелешь! Ты хуже дервишей, бормочущих на базарах всякий вздор! Опомнись! Саймон! Саймон, остынь!
Бенджи и сам встал на колени, не замечая, как распахивает руки, будто открывая объятия старшему брату, но на самом деле защищая сестру.
– Вам нет до меня дела, – прошептал Джозеф, но его никто не услышал. – Никому из вас…
Брызнули едва сдерживаемые слезы.
– Гэль, азааджтука? [7]– Вольнонаемный кочевник стоял, согнувшись в полупоклоне, одну руку прижимая к сердцу, а другой придерживая полог. Взгляд темных глаз бесцеремонно блуждал по телу откинувшейся на подушки девушки.
– Барра! [8]– закричала она, вскакивая.
– Аха асиф [9]. – Он задержался на минуту, глядя Джозефу прямо в
