чем на холерную крысу! У Персена один глаз больше другого и правое ухо оборвано, а в левом — оловянная серьга!
— И вовсе не оловянная! — обиделся Персен, — чистое серебро! Я вынул ее из уха нечестивого мавра!
— Мавра? Х-ха! Ты спер ее у отца Игнасио, когда того переехала телега. — На лице красавицы нарисовалось замешательство. — Постой, ты что, и вправду Персен?
— Да. А ты — самая обворожительная и… Т-Трюмо? — голос Попрыгунчика дрогнул. — Нет, это не можешь быть ты. Ну, признайся, это ведь не ты?
— Как это не я? А кто ж тогда? Не Папа же Римский?
— М-да. Не папа. Скорее, мама. — Персен редко поддавался панике. Сейчас был как раз такой случай.
— Какая, к свиньям собачьим, мама? Ты чего несешь?
— Да ты на себя посмотри! А лучше — в зеркало.
Персен завороженно разглядывал открывшуюся картину. Принц и принцесса, словно вышедшие из волшебной сказки, молодые, красивые… На душе у Персена было погано. Что делать, он не представлял.
Внезапно зеркало пошло волнами, из которых постепенно выплыло знакомое бородатое лицо.
— Доброе утро, мои дорогие воры, — маг был сама любезность, — хорошо ли вам спалось, по вкусу ли вам эти молодые сильные тела?
— Мерзкий старикашка! Ты во что меня превратил? Дай только добраться до тебя! — от волнения высокая грудь Трюмо весьма аппетитно вздымалась.
— Что вы говорите, моя дорогая! Это слишком грубые слова для такого нежного создания. А вы, уважаемый Персен? Как вам, понравилось новое тело?
— Ну, оно вполне приемлемо. Однако к чему весь этот маскарад, многоуважаемый маг?
— Вам придется сыграть в одну игру. Старую как мир, но не утратившую своей новизны игру. Люди всего мира играют в нее, раз за разом. Вы будете играть, а я — смотреть. Окажите уж мне услугу, потешьте старика.
— Так что же мы должны делать? — неприятное чувство зашевелилось в персеновой груди.
— Ничего особенного, сущий пустяк! Вам предстоит навеки полюбить друг друга. Поцелуй истинной любви послужит ключом к освобождению от заклятия. А ваши настоящие тела послужат неплохими вешалками для шляп. Хоть раз в жизни займетесь полезной работой.
— Любить его? Этого вот?.. — Персена передернуло, — тело, конечно, завлекательное, но это ведь Трюмо!
— Вот именно! — подала голос принцесса, — а скажешь еще что-нибудь о моем теле, получишь в лоб.
— Извини. С другой стороны, твои вот эти вот… хм-м, груди… Ой!
— Я обещал.
— Ну что ж, друзья мои, полагаю, вы легко найдете общий язык. Прощайте! — хихиканье мага постепенно затихло вдали, и в зеркале отразились мрачная принцесса и задумчивый принц.
Персен пригнулся и нырнул за угол — и вовремя. Изящная скамеечка для ног со свистом и воспоследовавшим хрустом пронеслась в каком-нибудь футе от запыхавшегося Персена.
— А ну-ка иди сюда, недоносок! — нежный голосок, подобный звону серебряных колокольчиков, произносящий нечто подобное, введет в ступор кого угодно. Персен слега замешкался и едва не поплатился за это. Красавица в завлекательно разодранной ночной рубашке словно призрак выросла перед ним, размахивая весьма и весьма материальной кочергою.
— Э-э! Стой! — Персен едва увернулся, — да стой же, Трюмо!
— Да что тут стоять, во имя Люцифера и всех его присных! Сейчас я завяжу эту кочергу на твоей тощей шейке и тогда отдохну, — Трюмо кинулся на Персена.
— Да? Хорошо, приступай! И навсегда останешься в этом теле! — Персен зажмурился в ожидании удара, но тот так и не соизволил последовать. Осторожно приоткрыв глаз, Персен углядел принцессу, опустившую кочергу. Ее зеленые глаза были полны слез, и так она выглядела еще прекраснее.
— В этом теле? — принцесса всхлипнула и шумно высморкалась в бархатную портьеру, — по чьей вине я нахожусь в этом теле? Кто предложил ограбить замок? Кто кричал про сокровища? Про то, что старик давно мертв?
— Ну хорошо, я немного ошибся, но ты же понимаешь, все мы можем ошибаться, — Персен оказался в своей стихии, заговаривать зубы он умел превосходно, — к тому же идея была такой заманчивой! А если бы все получилось, кто бы первым сказал «Спасибо, Попрыгунчик, теперь я богат, я сыт и доволен жизнью!»? Кто, Трюмо?
— Я? — неуверенно предположила принцесса.
— Именно! Так что радуйся, не все еще потеряно. Твой предприимчивый и сообразительный друг найдет выход из положения. И, кстати, долго ты еще собираешься бегать в этой драной распашонке? Оденься поприличнее и спускайся вниз, устроим совет. Тем более что после всей этой беготни не мешало бы пообедать.
Персен вошел в злополучную пиршественную залу. Стол, до той поры удручающе пустой, мгновенно покрылся всевозможными кушаньями. Половину предложенных блюд Попрыгунчик никогда не видел, вторую видел, но редко и, преимущественно, издалека. Из столовых приборов знакомым оказался только нож, все остальное вызывало какие-то нездоровые ассоциации. Тем не менее, Персен был доволен — он действительно проголодался. Из блаженного состояния поглощения пищи его вывел грохот подкованных сапог и отборная солдатская брань, произносимая нежнейшим ангельским голоском. Персен поднял глаза и обомлел.
— Трюмо! Где ты раздобыл свою старую одежду?
— Она висела на стуле в спальне, представляешь! Вот только чертовы сапоги не держатся на ногах, и эти… эти холмы! — Трюмо раздосадованно потрогал свою новую грудь, чем вызвал у Персена легкий приступ удушья, — короче, куртку придется перекраивать. Да еще мои метательные ножи жутко потяжелели. И это все ты! — зеленые глаза угрожающе Трюмо вспыхнули.
— Эй! Успокойся, мы же договорились! Лучше садись и поешь — это должно пойти тебе на пользу.
Совместная трапеза протекала в тягостном молчании. Тишину нарушало лишь сосредоточенное чавканье да редкие испуганные крики, когда некоторые блюда неожиданно подавали признаки жизни.
Они лежали бок о бок на покатой крыше донжона. Полуденное солнце ощутимо припекало, но устойчивый ветер с моря небезуспешно боролся с жарой.
— Эх, ну я и объелся, — Персен осторожно прикоснулся к надувшемуся животу.
— Угу. Я тоже, — принцесса смачно рыгнула и повернулась на другой бок.
— Не объедался так с самого белтайна, — продолжал Персен, — помнишь, мы тогда выиграли у бондаря половину быка.
— Да, старинный трюк с утяжеленными костями еще работает. Ох, и ругался же он тогда! — принцесса извлекла из ножен кинжал и принялась ковыряться в зубах.
— А ведь мы неплохо устроились. Нет, ну согласись, Трюмо. Даже епископ не смог бы себе позволить такой роскоши!
— Облака, — тихо произнес Трюмо, — облака такие, ну такие… и этот лес вдали он, он просто как это… и вообще. Так бывает, когда с вечера нажрешься как свинья, а утром совсем нет похмелья.
— Ты знаешь, Трюмо, — задумчиво протянул Персен, — такой ты мне нравишься гораздо больше.
БАМ!
Мы частенько говорим то, о чем лучше промолчать.
