Солнце садилось за лес. Конечно, какой-нибудь менестрель смог бы описать этот процесс гораздо красочней, но для Трюмо было вполне достаточно и того, что недавно желтый, а теперь уже оранжевый шар исчезал за верхушками деревьев. Кошмарный день шел к концу. Кожаный доспех, еще не так давно родной и привычный, успел натереть весьма приличные мозоли в самых интересных местах, любимые сапоги при каждом шаге норовили слететь с ноги, а стянутая ремнями грудь сильно болела. Трюмо тяжело вздохнул. Получилось еще больнее.
— Скучаешь? — на стену опасливо поднялся Персен. Перед собой он нес большой покрытый вмятинами щит. Трюмо удовлетворенно усмехнулся — метать ножи он не разучился.
— Слушай, я решил, что надо как-то выходить из положения. То есть тебе, конечно, гораздо сложней, однако надо что-то делать.
— Сгинь, — Трюмо угрожающе развернулся к Персену, поигрывая кинжалом.
— Я понимаю, это тяжело, но, метая в меня ножи, ты…
ДЗИНЬ!
— Ты ничего не добьешься!
Трюмо было чрезвычайно паршиво, хоть плачь. Он заплакал.
Огромная зеленоватая луна взгромоздилась на небосклон, посеребрила верхушки дальних елей и будто бы с некоторой опаской осветила две стоящие на стене фигуры. Расстояние между фигурами было довольно приличным, и, на взгляд Персена, безопасным.
— Эй, Трюмо! Ты все еще злишься на меня?
— Не знаю, — райские колокольчики звучали надтреснуто.
— Нам нужно серьезно поговорить.
— О чем?
— Может, попробуем не мешать друг другу? Станем даже есть раздельно, если хочешь. Ведь должен же быть какой-то выход. Я пока собираюсь исследовать местность, а ты — ты можешь составить мне компанию.
— Я буду тренироваться, — голосок принцессы обрел некоторую твердость.
— В смысле?
— Тренироваться! С мечом и кинжалами. Пускай это и не мое тело, но я постараюсь, чтобы оно действовало, как мое, — теперь в нежном девичьем голосе звучало так знакомое Персену упрямство его старого друга. Или все же незнакомое?
— Хорошо, так тому и быть! Слушай, а ты придешь завтра на стену? Может быть мы…
— Даже и не думай об этом.
Остричь длинные локоны не составило большого труда, но ситуацию это нисколько не улучшило. Кукольное личико, с тоскою взиравшее на Трюмо из зеркала, теперь казалось еще невиннее и свежее. После пары неудачных попыток железные тренировочные мечи и секиры пришлось заменить на деревянные. Однако, несмотря на неудобства, Трюмо упражнялся ежедневно.
Персен лазил по замку и окрестностям, его подтянутая ладная фигура мелькала повсюду. Они встречались лишь вечерами в каминной или на стене.
Этой ночью луна взяла выходной; если бы ей довелось выйти на сверхурочную работу, она обнаружила бы, что дистанция меж неподвижными фигурками существенно сократилась.
— Слушай, Трюмо. А каково это?
— Что?
— Ну, чувствовать себя женщиной?
— Я не чувствую себя женщиной.
— Однако ж, ты не можешь помочиться со стены.
— Еще одно слово, и со стены полетишь ты!
— Да ладно тебе. Лучше посмотри, какое сегодня небо красивое.
Огонь в камине полыхал вовсю. Шаловливые языки пламени пытались вырваться из тесной каменной клетки, бросались искрами. Кресло, которое едва ли могло вместить прежнего Трюмо, сейчас казалось необъятным. Неслышно подошел Персен, снял с полки тяжелый канделябр, зажег свечи. За последние дни он сильно похудел и вроде бы даже стал ниже ростом, однако выглядел по-прежнему блистательно.
— Вина? — неуверенно предложил Попрыгунчик.
— Отыскал бы лучше где-нибудь пива или браги.
— Думаешь, я не искал? Но в подвалах только вино. Одно только чертово вино!
— Подвалы? — оживился Трюмо.
— Вот здесь, похоже, он держит самое старое, — возвестил Персен, небрежным взмахом руки уничтожая труд многих поколений трудолюбивых пауков. Ряды здоровенных бочек уходили вдаль; свет факела не позволял увидеть конца этой внушительной шеренги.
— Неплохо! — Трюмо осторожно провел пальцами по гладкой дубовой поверхности. От непрестанных упражнений с мечом нежные девичьи руки несколько загрубели, но не настолько, чтобы не ощутить холод старых досок и покой хмельной влаги под ними.
— Представляешь, сколько можно было бы выручить золота за все это хозяйство? — мечтательно протянул Персен. — Мы купили бы таверну. Дюжину таверн! Да что там — сотню!
— Зачем тебе таверны? — удивился Трюмо. — Здесь есть все, что надо — и никто не вышвырнет тебя за то, что ты орешь непристойные песни, крушишь мебель или пристаешь к ба… — дисквалифицированный специалист по пьяным дебошам замолк на полуслове.
— Понимаешь, Трюмо, это все — для благородных. А мы с тобой… — Персен задумался, — мы с тобой… М-да, мы с тобой. Впрочем, не сбегать ли мне за посудой?
— Я т-тебя люблю! Как эту, как там ее… не подумай чего плохого. Как сестру, люблю! И ув-важаю! Тоже как сестру. Хоть ты, конечно, и гад, — неожиданно завершил Попрыгунчик, испытывающий серьезные проблемы с изложением разбушевавшихся мыслей. Те норовили вырваться на волю одновременно, и на обуздание их у Персена уходили почти все наличные силы. Голова его покоилась на коленях Трюмо; пить было несподручно, но в целом — ничего себе.
— А вот я тебя не люблю, но тоже у-ва-жа-ю. Ты хороший, честный негодяй. Я рада, то есть рад… — хрупкая конституция Трюмо не способствовала потреблению алкоголя в таких количествах. — Заберите меня отсюда! — неожиданно завопила принцесса. — Домой хочу! Ты донесешь меня до моих покоев? — доверчиво поинтересовалась она у Персена.
— А то!
Ночь — время темное, таинственное. Ночью случаются такие вещи, о которых потом помнишь всю жизнь. Днем они тоже случаются, но день, согласитесь, время не слишком таинственное и уж никак не темное. Настрой не тот.
Персен дорого бы дал, чтобы забыть о той ночи.
Попрыгунчик несся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он обыскал уже весь замок, но Трюмо пропал. А что, если она?.. Если он?.. Что тогда? Персен на бегу отмахивался от мерзопакостных мыслей. Только бы найти. Только бы успеть! Не дать свершиться… Персен был уверен — что-то в подобных случаях должно свершаться. Проклятье? К чертям проклятье!
Попрыгунчик вихрем взлетел на крышу донжона и увидел хрупкую фигурку Трюмо в свете зарождающегося утра.
Персен неуверенно приблизился, снял куртку и, помедлив, набросил ее на нежные девичьи плечи.
— Трюмо, я ведь не хотел, — опасливо начал маленький вор. — Мы напились и ты, то есть, я, то
