причиной, по которой его следовало считать убийцей малознакомой ему девушки. Кроме того, выяснилось, что одиночество Даньки являлось фиктивным, поскольку скрашивалось присутствием Юльки. Появилась и новая версия – случайный залет камня со стороны. Кто-то из местных жителей среди ночи неосторожно играл в каменные снежки. Скорее всего, представители деревенской молодежи. Проверка этого предположения положительных результатов не дала.
Следователь долго прикидывал, кого из нас можно прихватить с собой в качестве подозреваемого, оформив протокол временного задержания, но так и не определился. Временно задержали всех, только по месту настоящего пребывания.
Минута Славы Бориса наступила сразу после отъезда бригады. «Скорая» увезла Ксюшу значительно раньше. Мощный словесный натиск господина Кузнецова до конца выдержала только усталая собака. По истечении минуты мы разбежались, отметив его правоту. Слишком долго он повторялся на тему: «Я говорил! Меня не слушали!»
Общаться ни с кем из домочадцев не хотелось. Атмосфера дома пропиталась неприятным налетом подозрительности. С большим трудом мы с Наташкой убедили себя, что репрессировать всех подряд, пожалуй, не стоит. Но долго не могли смириться с этим убеждением. Ох, и нелегкая это задача – преодолеть самого себя.
Димка демонстративно намывал машину. Борис, сидя на ступеньках крыльца, детально изучал обнаруженный неизвестно где отрывной календарь за 1976-й год. В свое время не использованный. И не иначе как потому, что его запрятали там же – неизвестно где, и забыли.
Анна Петровна, не вылезая из комнаты Светланы Никитичны, тихо жила чужой сериальной жизнью, перемежая ее новостями экономики и политики. Телевизор работал исправно. Юлька вместе с Данькой и Антоном находились вне дома. Скорее всего, на речке.
Чрезмерно спокойная Маринка несколько раз спускалась вниз, но быстро возвращалась назад. К мужу. Как и мы, избегала общения. Мешал сложносочиненный комплекс вины. Странное дело! Почему люди, перед которыми мы чувствуем себя виноватыми, начинают вызывать раздражение? Мы с Наташкой определенно Маринку раздражали. И это в тот момент, когда окончательно повернули себя в сторону благоразумия.
Брусилов-старший впал в душевную кому. Лежал на кровати, заложив руки за голову и, не отрываясь, смотрел в одну точку на стене. Все слова утешения пропускал мимо ушей. Даже Маринкин визит оставил без внимания, чему она искренне порадовалась. Не среагировал и на остатки водки в бутылке, которыми Наташка красноречиво побултыхала у него под носом. Несмотря на Димкино требование оставить Александра в покое, мы с ней время от времени тайком к нему наведывались. В последний свой визит отметили положительную динамику. Брусилов-старший лежал с закрытыми глазами. Понимающе вздохнули – сон своеобразное лекарство. Вот только момент пробуждения и возвращения к реальности – очередная критическая точка. Не знаешь, что лучше.
– Переживает… – еле слышно прошептала Наташка, страдальчески изогнув брови. – Ксюшеньку жалеет.
– Не-е-ет… Он за себя боится, – почти беззвучно возразила я, доверительно склонившись к подруге. – Ксюшенька ему чужой человек. Жалеет, конечно, но не так, как себя. Своя рубаш…
Презентованный Наташкой толчок в бок заставил меня умолкнуть и оглянуться на Александра. Страдалец смотрел на меня так, словно видел перед собой Медузу горгону.
– С-сашенька, ч-чаю хочешь? – заикаясь, предложила подруга.
– Что… что она сказала? – имея в виду меня, но, обращаясь к Наташке, прохрипел он.
– О, заговорил! Наконец-таки! – обрадовалась Наташка. – Чайку хочешь? С лимончиком. Есть яблочная шарлотка. Немного клеклая, но вкусная. Анна Петровна испекла. Из райских яблочек.
– Ничего с тобой не случится, – прячась за Наташкину спину, предсказала я страдальцу. Очень неприятно, когда тебя буравят глазами.
– Конечно, – уверенно поддержала меня Наташка. – Ты свое уже получил. А чужого тебе не надо.
Нахмуренный лоб Александра свидетельствовал о напряженной работе мысли. Но вхолостую. Главное, что оторвался от меня взглядом.
– Поговорить бы нам всем начистоту, – тоскливо промямлила я, высовываясь из-за подруги. – Все равно теперь не скоро отчалим. В отличие от Светланы Никитичны, Ксюша не оживет.
– Да что вам от меня надо?! Вламываетесь без разрешения, несете какую-то хрень… Вы хоть соображаете, что у меня произошла трагедия?!
Резким движением Сашка сел на кровати и босыми ногами, не глядя, попытался нащупать шлепанцы. Дохлый номер – они парковались в разных местах. Один, пластиковый «вездеход» перед диваном, другой… А фиг его знает! Другого вообще в поле зрения не наблюдалось.
– Соображаем… – с пониманием отозвалась я, в то время как Наташка услужливо отфутболила Сашке шлепанец от дивана. – Причем больше, чем ты думаешь.
Лучше бы Александр Сергеевич лежал. Взгляд исподлобья, отягченный набрякшими веками и черными кругами под глазами, был жутковатым. Он доставал меня даже за Наташкиной спиной, где я опять спряталась. Желание немедленно отвлечь его на другой объект облекло словесную форму, и я посоветовала ему поискать второй шлепанец где-нибудь в районе Бермудского треугольника. Брусилов-старший отвлекся и задумался. Полагаю, решал, каким словом меня обозвать, перед тем как саму послать в этот самый район. И тут я обиделась. Меня? В район разгула аномальных явлений? За что?! За все хорошее?!
За доли секунды обида переросла в злость, злость трансформировалась в ярость… Ну, и меня понесло… Фразами, хорошо отточенными практикой общения с разным людом на работе, я рекомендовала Александру Сергеевичу любыми путями самому отыскать второй шлепанец, присоединить его к первому и тщательно смыть с них следы своего пребывания на месте преступления задолго до его массового посещения иными лицами. Если он прибежал туда только вместе с нами, причем в резиновых сапогах, стянув их впоследствии на крыльце, почему от его левого тапочка, столь любезно подкинутого ему Наташкой, на лету песок по комнате сыпался? Мало того, на старом месте залегания, у дивана, от тапка отвалился бурый ошметок. Надо полагать, пропитанный кровью. А стоит приглядеться к следам, ведущим к самому дивану…
Наташка быстро скакнула на середину комнаты, оставив меня полностью беззащитной перед мефистофельскими глазами Александра Сергеевича.
– Бли-ин! – выдала она, испуганно вглядываясь в доступное взору пространство пола. – Ир, он что, убийца?! А я-то ему, сдуру, чаю в постель!.. Слушай, определи мне место для отступления, чтобы его следы не затоптать, я пока тихонечко тут постою. На одной с половиной ноге. Как сирота… бермудская. А ты, стервятник, не вздумай даже пошевелиться! Я те мигом устрою встречу с интересными людьми.
Сашка послушно замер. И даже попросил разрешения заговорить. Наташка вопросительно взглянула на меня. Я поморщилась и сообщила: и так знаю, что он намеревается сказать в свое оправдание. Ночью проснулся, Ксюши в комнате нет. Забеспокоился. Вышел в сад, добрел до скамеечки, увидел у подножия альпийской горки безжизненное тело. Сначала не понял, что произошло. Перенес Ксюшу на скамейку, попробовал привести в чувство. Понял, что она мертва. Испугался и слинял домой.
– Куда дел одежду, испачканную в крови?
– На мне только трусы были. И шлепанцы. Я в бочке умылся и воду слил.
– Ир, он, наверное, боялся, что станет следующей жертвой? Или пугали обвинения в убийстве любимой?
– Ты меня спрашиваешь? – пожала я плечами. – На мой взгляд, он поступил так, исходя из обоих предположений. Только Ксюша никакая ему не любимая. Любимая женщина у него одна – Маринка. Из-за нее он и со своей женой разошелся, не смогла заменить Мари… Наталья! прекрати корчить рожи!.. Эта поездка к маме на юбилей – замечательный повод достичь цели, ради которой Александр Сергеевич на самом деле сюда и прикатил.
– Отбить у Юрки Маринку? – ахнула Наташка. Забыв о предпринятых ранее мерах предосторожности, шагнула вперед и уселась рядом с Сашкой. – Ты что, больной?
Сочувствия в ее голосе не имелось.
Прикрыв лицо ладонью правой руки, опиравшейся на колено и выбивая пальцами левой дробь на
