Распутин, заметно насупившись, — хмурый, мрачный и неподвижный, — продолжал молчать, глядя исподлобья то на меня, то на мою спутницу. От этого упорного молчания мне становилось неловко, хотя в душе я чуть удерживался от смеха. В то же время Ксения Владимировна, видимо, не чувствовала ни малейшего смущения, быстро раздеваясь и оправляя свою прическу.
Наконец 'о. Григорий' собрался с духом; очевидно, поняв, что дальнейшее молчание невозможно, он открыл дверь с левой стороны от входа и глухо и отрывисто проговорил:
— Прошу покорно!
Это было сказано холодным, сухим, официальным тоном, в котором нетрудно было уловить ноты плохо скрытого раздражения.
Мы входим в комнату продолговатой формы, посередине которой стоял большой стол, уставленный роскошными корзинами чудных живых цветов. В воздухе пахло ландышами, которых тут было особенно много. Приятно дышать ароматом ландышей в феврале месяце.
Кроме цветов, на столе стояли: вазы с фруктами, кондитерский торт, банка с вареньем и бутылка вина, завернутая в тонкую, цветную бумагу, очевидно, только что принесенная из магазина.
'Цветы, фрукты и вино! — невольно подумалось мне. — Обстановка точь-в-точь как у Мопассана, когда он описывал интимные свидания своих пылких героев и героинь'.
Но что я вижу?.. Распутин, как только вошел в комнату, тотчас же направился к столу и, стараясь это сделать незаметно для нас, взял бутылку, завернутую в тонкую розовую бумагу, и вышел в соседнюю комнату. Через минуту он вернулся к нам уже без бутылки.
Очевидно, вино теперь было уже не нужно и его необходимо было припрятать.
Я видел, как моя спутница кусала себе губы, чтобы не расхохотаться.
Выражение лица Распутина, темного и волосатого, с широкими чувственными губами, по-прежнему было сдержанное и недовольное.
Но о вечере, проведенном нами у 'пророка', — в следующей главе.
IV
ВЕЧЕР У РАСПУТИНА
— Да у вас здесь целый цветник! — воскликнула Ксения Владимировна, подходя к стоявшему посредине комнаты длинному столу, на котором были расставлены корзины с цветами. — Какая прелесть!.. Какие чудные цветы у вас, Григорий Ефимович, — восторгалась она, любуясь благоухавшими ландышами, розами, гиацинтами и вдыхая их аромат.
— Мм… да… ничего цветочки, — мямлил 'старец', подвигаясь вслед за гостьей. Он по-прежнему держался очень сдержанно и, видимо, продолжая дуться. Больше молчал, ограничиваясь краткими репликами на вопросы Ксении Владимировны.
Раза два, под какими-то предлогами он выходил даже из комнаты, оставляя нас одних. Возвращаясь, он подозрительно взглядывал то на Ксению Владимировну, то на меня и продолжал хмуриться.
— Вы, должно быть, очень любите цветы? — говорила Ксения Владимировна.
— Хто? Я-то?.. Не!.. Ни к чему, — равнодушным тоном сказал Григорий Ефимович.
— Как?! Неужели не любите? — удивилась молодая дама.
'Старец' покрутил головой.
— Не!.. Сирень, ту люблю, а энтих цветочков… не обожаю.
— Не обожаете? — тоном, не лишенным лукавства, переспрашивала Ксения Владимировна. — Но в таком случае как же вам не совестно тратить столько денег на цветы? Ведь это же стоит больших денег.
Распутин вдруг осклабился. На сумрачном лице появилась усмешка, и он, ухмыляясь, проговорил:
— Да нешто я их покупал?! — И затем явно презрительным тоном добавил: — Была нужда!..
— А-а-а, так это вам дарят ваши поклонницы! — воскликнула с невинным видом Ксения Владимировна. — Да?.. Ну какой же вы счастливый, Григорий Ефимович.
Распутин расстегнул свою поддевку, оправил бывшую на нем синюю шелковую рубаху и заложил руки за пояс.
— Если я иногда завидую богатым, то только потому, что они имеют возможность всегда иметь живые цветы, — сказала Ксения Владимировна, обращаясь ко мне.
Вдруг она воскликнула:
— Нет, нет, вы подойдите сюда! Вы посмотрите, что это за роскошь!
Посредине стола стояла огромная, роскошная корзина, наполненная чудными белыми, алыми, пунцовыми розами, сверкавшими свежестью своих лепестков и распространявшими в воздухе тонкий аромат.
Ксения Владимировна с восхищением, почти с экстазом любовалась цветами.
— 'Как хороши, как свежи были розы!' — вдруг мечтательно продекламировала она. — Но ведь это же безумно дорого!.. Григорий Ефимович! Нескромный вопрос: кто подарил вам эти розы?
— Z прислала, — проговорил Распутин, почесывая живот.
Он назвал одну очень высокопоставленную особу — настолько высокопоставленную, что, услышав ее имя, Ксения Владимировна вдруг прикусила язычок и умолкла на несколько минут.[5]
С краю стола, где я сидел, лежала пачка писем и пакетов, адресованных на имя Григория Ефимовича Распутина. Я спросил, что это за письма.
— А это сегодня с почтой пришли, — сказал 'пророк'. — Ко мне много приходит писем и пакетов. От разных лиц. Со всей России присылают… Сегодня еще немного, — продолжал он, беря письма и пересчитывая их. — Всего пять. Вчера больше было.
— Давайте, я прочту вам письма, — предложила Ксения Владимировна.,
— Ну, что же, почитай, потрудись, — сказал Григорий Ефимович, передавая ей один из пакетов.
— Я буду вашим секретарем, — продолжала Ксения Владимировна. — Хотите?
В ее тоне вдруг послышались какие-то новые, заигрывающие нотки, точно она была не прочь пококетничать с 'прозорливцем'.
Распутин что-то невнятно пробормотал о том, что хорошо бы иметь такую 'секретаршу'. Он сел на кушетку, около Ксении Владимировны, и приготовился слушать.
Началось чтение.
Писал волостной писарь одной из губерний западной Сибири. Витиевато, канцелярским слогом расписывал он о том, как много трудов положил на пользу службы и как всегда из всех сил старался угодить начальству. Однако, несмотря на это, благодаря проискам каких-то недоброжелателей, неожиданно был уволен от должности без всякой причины и вины со своей стороны. И вот он с большой семьей остался без всяких средств, терпит страшную нужду, голод и холод и потому обращается к высокоуважаемому Григорию Ефимовичу с нижайшей просьбой похлопотать за него перед сильными людьми, которые могли бы предоставить ему должность волостного писаря, хотя бы в другой губернии.
— Что вы сделаете с этим прошением? — спросила Ксения Владимировна.
'Старец' глубокомысленно помолчал, подвигал губами, а затем в свою очередь предложил вопрос:
— Это кому следует? К Кулакову,[6] што ли?
— Да, это в его ведомстве.
— Стало быть, надо послать Кулакову… Он сделает! — уверенно проговорил 'пророк'. — Хороший человек… Беспременно исполнит… Ну, теперь почитай исшо это прошение.
Ксения Владимировна опять начала читать, а Распутин уставил свой тяжелый, неподвижный взгляд на чтицу. Но мне казалось, что он не столько слушал свою 'секретаршу', сколько рассматривал ее открытую
