наученная опытом, я в тот же момент, при первых движениях его руки, давала ему быстрый и резкий отпор, после чего он съеживался, а в его глазах загорались злые огоньки.
В эти минуты я не раз отчетливо слышала, как он скрипел зубами.
— Вообще его обращение, его 'ласки' возмущают меня. Они противны и непереносимы для меня. Но он явно не считается с моим негодованием, игнорирует его. В последний раз, — это было вчера, — когда я приехала к нему по его просьбе, он, видимо, был очень рад моему появлению. Но тотчас же после того, как я поздоровалась с ним, он вдруг выпалил:
— Поцелуй меня!
— Вы с ума сошли? С какой стати? Как вы смеете это говорить мне!
А он, как ни в чем не бывало, продолжает:
— Постой, постой… Ишь ты какая… Ну, ладно, коли ты не хочешь меня поцеловать, то давай я тебя поцелую. И наклоняется, чтобы поцеловать меня, тянется к губам. Я, конечно, отстраняюсь от него, но он все-таки успевает, хотя вскользь, прикоснуться своими губами к моему лицу… Отвращение!..
— По-видимому, Распутин не на шутку увлечен вами, — сказал я.
— Со своей стороны я ничего для этого не сделала и всего менее этого желаю.
— Конечно, это произошло помимо вашего желания… Помните, Тургенев говорил, что никто не увлекается так быстро, как бесстрастные люди… Вам предстоит нелегкий труд разобраться в этом диком конгломерате мистицизма, эротомании и политики, распутать этот клубок религиозных порывов и половых, сексуальных эмоций, переплетающихся с реакционными вожделениями и заданиями.
— Вчера, — говорила г-жа Гончарова, — он два раза сказал мне: 'Полюбилась ты мне шибко…'
— Я сухо отвечала ему, что не понимаю его любви, не понимаю того влияния, какое он оказывает на людей, особенно на женщин, не понимаю, что находят в нем его почитательницы, которых я считаю психически больными и о которых я от души сожалею. Он выслушал меня и затем сказал:
— Все поймешь, Ксения, все тебе объясню… только приди ко мне ночью.
Я не верила своим ушам. Едва сдерживая себя, я сурово и строго спросила его:
— Вы, кажется, бредите?.. Что такое вы говорите? Как ночью?..
— Ну, вечерком, попозднее… так часиков в одиннадцать, — говорил Распутин. — А то днем-то все народ — мешают… не дают поговорить, в телефон звонят.
— Вы говорите вздор. В одиннадцать часов меня и родные не пустят.
— Ну, ладно, в десять, приходи в десять, только не раньше. Я буду ждать тебя в субботу, послезавтра, стало быть. Только смотри — беспременно приезжай.
Тогда я сказала, что я постараюсь приехать, если не встретится каких-нибудь препятствий.
Ксения Владимировна замолчала.
— Ну, и как же вы решаете теперь, — спросил я после некоторой паузы г-жу Гончарову, — поедите или не поедете завтра к 'пророку'?
— Решила ехать, — сказала она. Я вопросительно поглядел на нее.
— Во-первых, мне не хочется, чтобы он подумал, что я боюсь его. Даже в физическом смысле он представляется мне ничтожным человеком: небольшого роста, развинченный какой-то. А, во-вторых, мое любопытство затронуто в высшей степени. Быть может, и в самом деле завтра мне удастся раскрыть ту тайну, которой этот загадочный субъект обязан своим влиянием. Физического насилия с его стороны я не опасаюсь уже по одному тому, что чувствую себя слишком сильной… Да, да, не удивляйтесь; я долго занималась гимнастикой и спортом, систематически развивала свои мускулы и потому совершенно уверена в том, что даже при столкновении с ним победа будет на моей стороне. Наконец, я могу взять с собой револьвер.
А я прекрасно стреляю.
Конечно, все это показалось мне чересчур наивным и фантастичным. Я начал зло подтрунивать над отважной спортсменкой и над ее воинственными планами, убеждая ее отказаться от рискованного посещения.
К удивлению моему, г-жа Гончарова упорно отстаивала свое решение ехать к Распутину завтра вечером. На этом мы и расстались. Это было в пятницу на масленице.
На другой день около полудня Ксения Владимировна телефонировала мне: 'Мой план потерпел крушение, и я снова принуждена обратиться к вам с большой просьбой. Мне необходимо видеть вас. Могу ли я сегодня застать вас около двух часов?'
Я отвечал, что буду ждать ее.
Приехав ко мне, г-жа Гончарова сообщила, что ее брат и belle Soeuz решительно воспротивились тому, чтобы она отправилась одна к Распутину вечером.
— Так поздно… одна… это совершенно невозможно, — говорили они. — 'Старец' может услать свою прислугу и, таким образом, ты чуть не ночью очутишься с ним с глазу на глаз в пустой квартире. Это недопустимо, это немыслимо, особенно при его странностях, при его неумении держать себя корректно, — и т. д.
— Конечно, в душе я не могла не сознавать, что они в значительной степени были правы. Разумеется, я совсем не желаю идти на какую-нибудь грубую, безобразную сцену. И это заставило меня согласиться с моими родными.
Однако в то же время мне отнюдь не хотелось отказаться от мысли посетить 'старца', не хотелось уклониться от его настойчивого приглашения, так как я надеюсь, что это свидание может много уяснить мне из того, что остается для меня загадкой.
— Тогда я вспомнила о вас, — продолжала г-жа Гончарова, — и высказала свое предположение, что, быть может, вы не откажетесь сопровождать меня сегодня к 'пророку'. Мои родные сейчас же ухватились за эту мысль. Таким образом, вопрос о том, поеду я сегодня к Распутину или нет, всецело зависит от вас. Конечно, вы очень обязали бы меня, если бы согласились вместе со мной поехать вечером к 'пророку'.
— Вы даете мне очень редкий случай понаблюдать знаменитого 'прозорливца' при весьма необычной, почти интимной обстановке. Понятно, что я с удовольствием готов воспользоваться вашим предложением, — отвечал я.
— Значит, едем! — с видимым удовольствием сказала моя собеседница.
Вечером, без четверти десять, мы сели на извозчика. Ксения Владимировна сообщила мне, что час назад Распутин по телефону снова ей напомнил, что он ждет ее, и просил не опоздать.
— Воображаю, какую физиономию скроит 'отец Григорий', когда увидит, что вы не одна! — говорю я своей спутнице.
Ксения Владимировна весело смеется, прикрывая лицо большой модной муфтой.
— Он не простит вам такого коварства, — продолжаю я. — Вообще, нужно признаться, что на этот раз у нас с вами очень мало шансов рассчитывать на любезный прием со стороны 'пророка'. Особенно у меня.
— Вы правы. Но тем интереснее ваше положение как наблюдателя и исследователя.
Подъезжая к Английскому проспекту, я спросил г-жу Гончарову:
— А что вы скажете, если 'старец' по своей прозорливости сразу разгадает наш заговор? Согласитесь, что для этого не потребуется особенно большой проницательности.
— Не верю я в его прозорливость! — сказала моя спутница, сходя с извозчика и направляясь в ярко освещенный подъезд.
Дом, в котором жил тогда 'пророк', был новый, благоустроенный, в 'декадентском', или, точнее, в новоскандинавском стиле. Швейцар суетливо усаживает нас в комфортабельный лифт.
Едва успела Ксения Владимировна прикоснуться к электрической кнопке звонка, как дверь уже открылась. Открыл сам 'старец'. Очевидно, заслышав поднимающийся лифт, он ждал в передней, около самой двери.
Первой вошла г-жа Гончарова, за ней — я. Я видел, как лицо 'пророка' при моем появлении вдруг потемнело, и он молча отступил на несколько шагов в глубь передней — большой комнаты, освещенной электричеством.
Он был в поддевке тонкого сукна и лакированных высоких сапогах.
Ксения Владимировна с непринужденностью светской дамы начала говорить о том, что ее родные не хотели отпустить ее одну в такое позднее время и просили меня сопровождать ее.
