величавостью, направился я к центру города. Всадник, что ехал слева от меня, мощью и дородством мне не уступал, а в имени его было что-то знакомое, где-то я его слышал, не то Муруметс, не то Мурумютс. А справа гарцевал некто Иван Колыванович, тоже весьма крупная фигура, так по крайней мере утверждает П. Йохансен (см. «Нордише Миссион», стр. 57).
Славный город построили эти русские на берегу озера — крепкие стены, позолоченные крыши башенок, любо-дорого смотреть! И народу на улицах немало. И девицы недурны — в длинных пестрых юбках, пригожие, румяные, сдобные, глаз не оторвешь! Я с несколькими перемигнулся, причем улыбались они весьма игриво и соблазнительно. Не будь их язык сплошным шипением и всплесками, в которых сам черт ногу сломит, не одна наша Юта либо Меэли в старых девках осталась бы. Слишком долго описывать все почести, кои мне воздавали. И кланялись, и ублажали, и веселили меня. Пытался закинуть удочку насчет покупки досок, да ничего не вышло, и слушать не стали, привели в богатый дом с башенками, кутил там трое суток, сало ел, орехи грыз, медовухой запивал.
Только на четвертый день свели меня с дельными людьми, кои в сем городе рубкой, колкой, пилкой и прочей обработкой древесины ведали. Показали мне склад лесоматериалов, и удостоверился я, что истинна народная молва о выдающихся успехах славянских братьев в части лесо-пило-деревообделочных производственных объединений. Доски здесь пилили при помощи мудреного снаряда, водяной сохой называемого. Почему-то посмотреть вблизи сей снаряд меня не допустили.
Набрал я себе досок, и уселись все снова выпить да закусить. Поскольку доски я через озеро на своем горбу переть собирался, то на медовуху не дюже налегал. Договорились за чаркой, что и впредь буду я доски только во Пскове покупать. Тут же договор на золотом блюде поднесли, и скрепил я его своим перстом, в дегте смоченным.
В трапезе сей именитые мужи соучаствовали, коих пригласил я в удобное для них время ответный дружественный визит на Эстонскую землю нанести. Сие предложение с благодарностью принято было. А затем из-за штабелей досок вылезли гусляры и дудошники. Под благозвучную их музыку взвалил я себе на спину доски и направился в обратный путь. Сотрапезники мои долго махали мне вслед, а сопровождающая музыка еще посередке Чудского озера слышна была. Плелся я через озеро, голова легким хмелем одурманена и приятных мыслей полна. Славная штука мирная торговля! Небо было ясное, озеро тихое. И вдруг нежданно-негаданно буря поднялась, да какая! Ни с того ни с сего, внезапно, я даже Дуйслара вспомнил. Да, вспомнил я старого Дуйслара, а потом этого чудака из-под Алатскиви — колдуна или кудесника, как его там звать. Не он ли это собрался свою мощь показать и колдовством блеснуть?
Страсть как я разгневался! Нашел, сукин сын, время для похвальбы! Я тут пру доски, тесовый товар для своего маленького народа, руки у меня заняты, тяжесть несусветная, черт бы его побрал, разве это подходящий момент дурака валять! Может, он воображает, что я доски в воду брошу? Доски, на государственные деньги купленные! Я король, но в шутках разбираюсь, и этот тип со своими дурацкими шуточками у меня дождется! Ну, погоди!
А вода вокруг кипела, волны с ревом бросались на мой меч, казалось, разбушевавшаяся водная стихия проявляла интерес именно к моему мечу, ибо огромные валы, с силой ударявшие по ножнам, уже до половины выплеснули, вытащили из них меч. Ах, вот в чем дело! Ведь Колдун-то меч у меня выпрашивал! Нет, этот номер не пройдет!
Гнев удвоил мои силы, а беда — ловкость, и я исполнил акробатический трюк высшей категории сложности: присел глубоко (при этом доски чуть не свалились со спины) и выхватил зубами меч из ножен.
Что тут началось! Маленькие злые барашки набросились на меня сверху, словно стая крыс, а тяжелые валы били меня сзади, пытаясь опрокинуть. Но я не сдавался. Да неужто какая-то Чудская лужа одолеет сына Линды и Калева! Как бы не так! С трудом пробивался я к берегу, и с каждым шагом возрастало мое упорство.
Очень мне хотелось обложить крепкими словами и волны, и их повелителя, но пришлось воздержаться: не мог же я повторить ошибку вороны, не сумевшей пред лисьей лестью устоять и при ответе вкусный кусочек из клюва уронившей. Я, напротив, еще крепче зубы сжал, но сумел все же процедить:
Скинул на песок тяжкую свою ношу, вынул меч из зубов, покрутил его, готовясь с Колдуном счеты свести. Но сквернавец этот куда-то сгинул. Видать, схоронился в кусты и отсиживается там. Постой, доберусь я ужо до тебя, ракалия!
Одначе переход через взбесившееся озеро изрядно меня умаял. Пожалуй, расправу и завтра учинить не поздно. Устроив себе возле досок песочное ложе, прилег я отдохнуть. Уже начал смежать мои вежды сладостный сон, да пришлось погодить: как бы беда не приключилась, ведь Белогривого-то своего я проспал. Нет, надо озаботиться, чтобы и оружия во сне не лишиться. Положил я свой меч поблизости, поверх доски навалил. А досок-то было:
Пусть хоть мертвецким сном засну, а от шума, ежели кто доски перекладывать станет, вмиг пробужусь. Хитроумием своим довольный, беспечно погрузился я в сон.
Как всем известно, пробуждение было горестное. Гляжу и глазам не верю — все доски в иное место переложены, да с каким тщанием, одна к одной, а меж рядами прокладки, чтобы доски не прогибались.
Ну, а меч, естественно, тю-тю, ищи ветра в поле… Да, силен Колдун!
И с ушами у меня что-то неладно, ничего не слышу — ни птиц щебетанья, ни шелеста волн.
Околдовал-таки меня окаянный!
В том, что Создатель наш может чудеса творить, я не сомневаюсь. Ведомо мне, что компетентному человеку иной раз силы природы покоряются, но чтобы какой-то шелудивый Колдун меня, Калевипоэга, одолел, это уже фантастика! Какой же я тогда богатырь?
Долго я в ушах ковырял. И, гляди-ка, глухота прошла. Должно полагать, опилки да мусор в уши набились. Никакого тут колдовства нет, одначе и меча тоже нет…
Бил-колотил кулаками по башке, зубами от гнева скрипел.
Как пить дать, Колдун тать, он меч украл: на месте преступления нашел я пучок сухих трав, кои у вора из кармана выпали. Убрал вещественное доказательство в свой карман и приступил к розыскам.
Продирался сквозь чащобу, словно разъяренный вепрь, меж кустов рылся, в траве искал, вельми притомился и закручинился. Да… Ведь Колдун-то болтал, что проклятье на мече лежит…
До сего дня финляндское убийство меня мало волновало, я об оном и запамятовал. Вот долг — это да, о долге я беспокоился. А сейчас припомнил злосчастный сей эпизод, как старый кузнец анафеме меня предавал, как со стуком, упав с плеч, голова сына к отцовским ногам покатилась… Да, страшное я злодейство свершил!
Бродил по лесу, горькой кручиной объятый. И какой-то неясный трепет в душе зародился. Чудилось мне, что чибисы стенающими криками остеречь от беды хотят; ветка под ногой хрустнет — меня в дрожь бросает. Это меня-то, Калевипоэга! Потерял я покой и душевное равновесие.
Кружил по лесной полянке в задумчивости, словно не меч свой искал, а иное что-то.
