желаниям подчинялись когда-то стихии, создававшие уникальные магические вещи одной лишь игрой ума, плетшие сложнейшие заклинания-песни, творившие сны-яви, не стали размениваться на мелочовку, на мужчин-предателей. О нет! Они, изгнанницы в своем же доме, обратили взор на главного виновника своих несчастий – на Предвечного.
«Ничего страшного. Подождем, – написала Итэль мелом на доске, с которой теперь не расставалась. – Пока мы слабы и вынуждены прятаться, точно преступницы. Нам надо накопить силы, собрать вокруг всех, кто хочет уничтожить предвечного».
Имя бога специально с маленькой буквы. Еще не хватало ненасытного гада с заглавной величать!
– Миледи, не стоит ли обратиться к князю Эску за поддержкой? – спросила аннис Вилф.
«Нет! Он никогда не простит нам Лайд. Обойдемся. И скажи остальным, чтобы держались потише».
В иное время сама рассмеялась бы над своими словами. Магички? Потише? Ниже травы? Смешно. Но после того, как самую талантливую из заклинательниц ветров – аннис Исэн – зверски изнасиловали в темнице Эсмонд-Круга, а аннис Мэлор – отрубили пальцы на обеих руках, они научились молчать и прятать взгляд. Свинец Жестокости выжег их крылатые диллайнские души, Сталь Насилия – сломала хребты. Осталось лишь золото молчания.
Больше не звенел серебром полудетский голосок аннис Каро – чьи колдовские песни могли исцелять безумцев и больных падучей.
«Мы не можем больше пользоваться Силой в любом деле, кроме мести предвечному. Богу богово. Он получит свое».
Одиннадцать безумных одержимых волшебниц делали то, что лучше всего умеют женщины, – терпеливо ждали своего часа. День за днем, одна золотая монетка за другой, и так мало-помалу, постепенно росло великое сокровище их дракона-мести. Неторопливо ткали на невидимом станке полотно на саван бывшему богу.
И дождались. Двенадцатого. Мужчину. Тива. По имени Форхерд Сид.
Встреча старых подруг и названых сестер прошла, как выспренно любил говаривать губернатор Шанты эрн Тэлдрин, в теплой и дружественной обстановке. Настолько теплой, что ролфийка после третьего кувшина удалилась в туалетную комнату «припудрить носик». И звуки, которые доносились теперь из-за двери, свидетельствовали, что бедный носик никак не желал припудриваться. Дабы не присоединяться к подруге в столь деликатном занятии, требующем уединения, Джона прилегла на кушетку. Коварен черный ролфийский эль, ох и коварен. Пьешь его, словно воду, наслаждаешься густым ароматом и послевкусием, смакуешь, а по жилам течет ласковое хмельное тепло. Это сила солнца, что впиталась в ячменный колос, выросший под суровыми северными небесами на поле, пропитанном соленым потом. Льос. Сила Жизни. Кровь Мира...
Захмелевшая шуриа чуть не задремала, но коварный эль оказался нерадивым кормчим к лодке сна. Та стала раскачиваться, раскачиваться, раскачиваться...
«Я – пьяна!» – честно призналась Джона, с тревогой разглядывая медленно вращающийся потолок комнаты. За серым облаком дыма не разобрать роспись на нем. То ли танец ящериц, то ли вазы с фруктами.
– Ну, мы и накурили, сестра моя Грэйн. Начадили, словно... Аластаровы паровозы.
Разумеется, после первых двух кружек Грэйн потянуло к табаку. Джона не возражала и очень скоро сама возжелала приобщиться к великому действу. Надо же узнать, отчего Эску паровозы милее и важнее любовницы. И приобщилась со всей страстью шурианской натуры, а теперь платила по двойному тарифу.
Битва с хмелем и табачными парами обещала быть долгой и увлекательной, и если бы в покои княгини после настойчивого стука не заглянул денщик эрны Кэдвен... Э-э-э... как его бишь? А! Неважно! Словом, когда ролфи, подозрительно принюхавшись, спросил, все ли в порядке у дам, Джона уверенно кивнула. И чуть не упала, но удержалась за край стола.
– Тут небольшой переполох приключился, миледи. Но все обошлось. Не извольте беспокоиться.
– Прек’расн!
Молодой человек щелкнул каблуками и исчез.
Джона и не собиралась волноваться из-за звуков беготни, приглушенных воплей на ролфийском. Ролфи такие беспокойные создания, такие неспокойные, такие... бегучие...
– Надо все-таки окошечко открыть, – рассуждала женщина, воюя с неподатливым шпингалетом. – Посмотреть... на звезды.
На самом деле она собиралась обратить взор на землю под окнами и щедро удобрить чахлые кустики сирени, перегнувшись через подоконник. Старая добрая традиция синтафской аристократии, освященная веками излишеств в питии.
Ночной осенний воздух ворвался в душную прокуренную комнату, охладил разгоряченное лицо шуриа, успокоил и выровнял ее дыхание.
«Третий кувшин был лишним, – со стыдом призналась себе эрна Кэдвен, поплескав в лицо холодной водой. – Или все-таки оливки протухли?..»
Зря она вспомнила про оливки. Во рту снова возник мерзкий привкус, и Грэйн, сдавленно застонав, вновь склонилась над фарфоровым зевом ватерклозета.
– Грэйн! Ну, как ты? – крикнула из-за двери Джойн.
– М-м-м... – отозвалась ролфийка. – Ох-х...
Нет, ну вот чем думал этот новый денщик, как бишь его?.. когда притащил с посольской кухни эти треклятые оливки! Кто же закусывает «Слезы Морайг» этой зеленой дрянью? Под черный эль и конрэнтский самогон надо подавать мясо, только мясо!
«Съездить по морде обормоту! – Почувствовав облегчение, Грэйн снова попыталась умыться. – Кому рассказать – засмеют! Оливкой отравилась! Ха!»
Вечер воспоминаний плавно перетек в ночь излишеств. Обрадованная и растроганная встречей, убаюканная безопасностью за крепкими стенами посольства, эрна Кэдвен... м-м... слегка увлеклась. Кажется. «Слезы Морайг» и черный эль – опасное сочетание, да и закуски было все-таки маловато. Но впервые за столько лет увидеться с Джойн, но вспоминать Джэйффа – ах-х, но смеяться и сплетничать, сидя в обнимку на медвежьей шкуре у камина... Когти Локки! Ну как тут не выпить? А теперь в висках подкованными сапогами стучит кровь, и в ушах тоже, и... Это не в ушах, это в дверь кто- то от души лупит кулаками!
– Что там за шум? – встревожилась эрна, покачиваясь над фарфоровым изобретением благословенного господина Усса – нежно-зеленым, с росписью в цветочек.
– Все в порядке, – успокоила ее княгиня. – Это твой денщик заходил.
– А-а... Убью мор-рду... отр- равитель... – простонала ролфийка и вновь обняла спасительную чашу.
– Уф! Как хорошо!
Амалер отчетливо пах дымом.
– Что-то горит... Странно...
Шуриа принюхалась. Нет, это определенно был запах пожара, причем близкого. Но при этом на всю улицу не звонил тревожный колокол, и с лихим гиканьем не мчалась по мостовым амалерская команда огнеборцев, знаменитая на весь континент своими отчаянными парнями и огромными рыжими конями в упряжке. Вдвойне странно, ведь где-то рядом горит дом.
Джона обернулась, чтобы позвать Грэйн. У ролфи обоняние острее. И в этот миг кто-то толкнул ее в спину, а в следующий момент тугая петля удавки сдавила горло.
– С-с-с-ш-ш-ш! – сумела едва слышно прошипеть Джойана.
И с какой-то математически безупречной точностью поняла – сейчас она умрет. Потому что из этого стального захвата не спастись. Шуриа, конечно, попыталась, она задергалась, точно кролик в силке, но тщетно. В глазах потемнело, в ушах зашумело, и силы оставили женщину...
– Э! – От столь неожиданного зрелища – какой-то негодяй в черном душит Священную Невесту в самом сердце ролфийского посольства! – эрна Кэдвен на миг опешила и ухватилась за дверной косяк: – Назад, урод!
Трезвела ролфийка уже в прыжке. Обхватила убийцу ногами, вцепилась одной рукой в волосы, а другой в подбородок, резко крутанула... Хрусть! Шипящий незнакомец каркнул напоследок что-то неразборчивое и обмяк.
Воздух рванулся в легкие с подозрительным свистом, и Джойана рухнула на пол, будто в одночасье лишилась всех костей. Точь-в-точь змея – тварь безногая. Полежала немного, приходя в себя, откашлялась, осторожно потерла шею.
Куда только хмель подевался! Голова стала ясная-преясная. И когда Джона приподняла ее, чтобы осмотреться, то первым делом увидела своего несостоявшегося убийцу.
– Ш-што за...?
Покушавшийся глядел на женщину темно-синими мертвыми глазами – шурианскими глазами. Из-под головного платка выбивалась прядь черных смоляных волос, а кожа была того же оттенка, что и у Джоны, – оливкового.
Грэйн схватила хрипящую шуриа и принялась ее тормошить:
– Джойн! Отзовись! Ты живая? – Ролфийка для верности быстро ощупала подругу и, убедившись, что та дышит и шевелится, участливо спросила: – Водички дать?
– Живая... – буркнула Джона.
И прислушавшись к себе, к наливающимся болью вискам и с огромным трудом поворачивающейся шее, добавила:
– Почти вся живая.
Все ее мысли сейчас занимал покойник. Княгиня Шанты по-крабьи, чуть бочком подползла к нему на четвереньках и внимательно рассмотрела черты лица. Так и есть! Никакой ошибки. Шуриа!
– Этого еще не хватало.
«Ну, точно живая, раз ползает!» – Немного успокоившись, эрна Кэдвен выдохнула, выпрямилась и гаркнула:
– Охрана!
Совсем распустились, бездельники! В центре Амалера, средь... ну, ладно, посреди ночи... практически на глазах у вооруженных до зубов гвардейцев в покои Священной Невесты заползает убийца, а никто и ухом не ведет! И после этого Рэдрин будет толковать о безопасности? Грэйн, мрачно засопев, шагнула к двери. Сейчас кое-кому предстоит как следует побегать!
Пришлось Джоне вцепиться в юбку подруги.
– Тихо ты! Молчи!
– Эт-то еще
