они не заметили: были заняты более важным делом — гладили друг друга, целовались, вдыхали запах, заново привыкая быть вместе. В маленькой уютной комнатке Аня ещё успела автоматически закрыть дверь, а потом их прорвало. Мир закружился, закачался, как звенящий колокол. Время стало рваным, оно то ускорялось, то почти замирало. Понять, что за чем следовало, было почти невозможно. Да им и не надо было этого — понимать.
Первой исчезла его рубашка, потом — её платье. Вроде, бы так. Как и когда исчезло остальное, Пашка уже не заметил. Единственная заминка произошла с бюстгальтером, и он на одно короткое мгновение чуть было ни пришёл в себя, но Аня мягко помогла, и время опять понеслось не по своим законам, а только лишь пристраиваясь к их чувствам. Он, затаив дыхание, положил руку на её обнажённую грудь, сердце гулко бухнуло и скользнуло в сладкую горячую бездну. В бездне не осталось ничего — ни света, ни времени. Только он и она. Только ставшие ненасытными губы, грудь с набухшими сосками, и ласковые, не знающие усталости руки. Только обнажённые нервы. Только влажная глубина, манящая, словно сияющие в детстве звёзды.
И когда звёзды приблизились настолько, что стали слепить, когда казалось уже, что сейчас он сгорит, глубина вдруг трепетно раскрылась, и он упал туда, и звёзды вспыхнули по-новому. Аня застонала и выгнулась дугой, звёзды беззвучно взорвались, ослепляющая судорога настигла их одновременно и соединила нервы в один сплошной клубок. Надолго, почти навсегда, как будто они действительно провалились в чёрную дыру. Тело стало общим, а души озарились таким пониманием, какого не было ещё никогда.
— …Воронка, — шепнул Павел.
— Чёрная дыра, — отозвалась Аня. — Я теперь никогда от тебя не вырвусь…
— А я от тебя… Чёрт!
Тишину квартиры пронзила трель дверного звонка.
— Родители?
— Не бойся, их ещё неделю не будет, — тихо засмеялась Аня, поцеловала его в подбородок и рассудительно добавила: — И у них ключи.
Звонок прозвенел вновь.
— А кто?
— Какая разница? Павлик, а ты дверь закрыл?!
— Закрыл… — неуверенно сказал Пашка, — по-моему.
— Вот это да! — снова засмеялась Аня и, услышав новую трель, поморщилась. — Ну что звонят? Видят же — нас нет дома.
— Или не хотим открывать, — подхватил Павел. — Как ты сказала — «нас»?
И они засмеялись вместе.
— Павлик, — она на секунду прижалась к его груди, оторвалась, заглянула в глаза, ослепив светом ночных звёзд. — Павлик, я хочу твои картины увидеть. Все только о них и говорят!
— Увидишь! — пообещал он. — Будешь смотреть, пока не надоест.
— Не надоест! Правда от них голову сносит?
— Вроде, да, — улыбнулся он. — Знаешь, почему? У меня самого её снесло. От тебя!
— Правда?
— Правда! Я теперь могу всё. Написать такую картину, что каждый найдёт свою дверь к счастью. Хочешь?
— Я и так счастлива! — закрыла глаза Аня. — Но всё равно хочу. Всё хочу — и картины, и тебя…
На лестничной площадке Валентин склонился к двери, резко поднял руку и остановил собиравшегося снова нажать на звонок Виктора.
— Что? — не понял Виктор.
Валя осторожно потянул за ручку, приоткрытая дверь закрылась, чуть слышно щёлкнул замок, и по лестничной площадке пронёсся тихий звук — как будто прошелестело листвой большое и доброе дерево.
— Пойдём, Муха, — сказал Валентин. — Нечего нам тут делать.
Виктор отнял руку от звонка и внимательно посмотрел на друга: тот глядел в пустоту странным взглядом — со смесью удовлетворения и тоски. Через секунду выражение лица изменилось, и карие глаза взглянули на Виктора так, как и всегда. Уверенно и немного снисходительно.
— Пошли, — повторил он. — Чего застрял?
Анна Тапарова сладко потянулась, прижалась к мужу расслабленным телом и привычно пошутила:
— Павлик, ты дверь закрыл?
— Сколько лет ты это говоришь? — улыбнулся Павел и поцеловал её в закрытый глаз. — Не надоело?
— А тебе?
— Мне нет, — Павел поцеловал второй глаз.
— Правильно, — объявила Анна. — В чёрной дыре ничего не должно меняться.
Снова потянулась, приподнялась на локтях и открыла глаза.
— Павлик, почему деревья прорастают только из троих? На картине. Четвёртый — это Русик?
— А ты как думаешь?
— Я?.. Я думаю, вам пора уже встретиться.
— Кому? — удивился Павел.
Анна легонько нажала ему на грудь и сказала:
— Мухе…
Перенесла руку на лоб:
— Кульку…и…
Павел молчал.
…— Тапе.
— А Тапа у тебя где?
— Тапа? Ты не знаешь? Правда?
Анна засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по лбу.
— Не знаешь? Вот здесь!
Положила руку на сердце, нажала.
— И здесь! А ещё здесь.
Рука прошлась по животу, скользнула ниже.
— И здесь! — торжествующе закончила Анна. — Везде! Ты не знал? Знал?
Павел утвердительно кивнул, притянул её к себе, поцеловал.
— Подожди! — высвободилась Анна. — Ты не ответил! Или ты до сих пор не простил?
— Давно. Вопрос в том, простили ли меня они?
— Вот и узнаешь, — уверенно сказала она и вдруг, словно почувствовав, бросила на него пристальный взгляд. — Ты боишься?
Павел не ответил, смотрел в потолок странно изменившимся взглядом.
— Павлик! — дернула его за ухо Аня. — Что с тобой?
— А?.. Помнишь, что я тебе в тот день сказал? Что могу написать такую картину, что все найдут дверь к счастью. Не написал. Хвастал, выходит.
— Просто мы её и так нашли, и тебе стало не до этого. Разве нет?
— Вот именно «не до этого», именно! А должно было быть «до того»! Нельзя спрятаться от мира в собственном мирке, даже если он зовётся любовью. Догонит. Знаешь, мне опять стало казаться, что я это смогу…. Ну, насчёт дверей. Ты только не смейся. Я дурак, да?
— Конечно! — засмеялась Анна. — Но только немножко. И ещё немножко гений, и всё ты сможешь. А мирок-то хороший!
— Самый лучший! — поправил Павел, целуя её в шею. — Без него не было бы вообще ничего. Встретиться, говоришь?.. Для начала надо бы их найти.
