Карлос вскочил с кресла, желая избежать столь пристального внимания.
— В самом деле, — сказал он, слегка потягиваясь, — я чувствую себя сегодня ленивым и тупым… Видно, началось лето… Нужно встряхнуться… Маркиз, партию в бильярд?
— Идем, старина, если тебя это расшевелит…
Они вышли. Эга последовал за ними. В коридоре маркиз без обиняков спросил Эгу о Коэнах. Видится ли он с ними? Или все кончено? От маркиза, слывшего образцом порядочности, у Эги не было секретов, и он поведал маркизу, что роман его окончен, а Коэн при встречах с ним из осторожности отводит глаза…
— Я спросил об этом, — сказал маркиз, — потому, что дважды видел Ракел Коэн…
— Где? — с живостью воскликнул Эга.
— В Прайсе, и неизменно в обществе Дамазо. Последний раз я встретил их на этой неделе. Дамазо, как всегда, болтал без умолку. Потом ненадолго подсел ко мне, но все время поглядывал на Ракел… А эта кривляка тоже бросала на него томные взгляды… Без сомнения, там дело нечисто. Коэну, видать, на роду написано…
Эга побледнел, нервно подкрутил ус и промолвил:
— Дамазо в их доме свой человек… Но он способен посягнуть, с него станется… Он и Ракел стоят друг друга.
Пока друзья лениво делали карамболи, Эга в волнении вышагивал взад-вперед, покусывая потухшую сигару. Внезапно он с пылающим взором остановился перед маркизом:
— Когда ты в последний раз видел эту лукавую дщерь Израиля?
— Вроде бы во вторник.
Мрачный Эга вновь принялся ходить по бильярдной.
В дверях неожиданно появился Батиста и, стараясь не привлекать ничьего внимания, взглядом поманил Карлоса. Карлос, удивленный, подошел к нему.
— Там вас спрашивает кучер, — прошептал Батиста. — Он говорит, какая-то сеньора ждет вас в экипаже и хочет говорить с вами.
— Какая сеньора?
Батиста пожал плечами. Карлос с кием в руке замер, с ужасом глядя на Батисту. Сеньора! Неужели Мария… Но что могло случиться, святый боже, если она в наемном экипаже, в девять часов вечера вдруг приехала в «Букетик»!
Он велел Батисте принести ему шляпу; и во фраке, без пальто, бегом спустился вниз. Выходя, он столкнулся с приехавшим Эузебиозиньо, который аккуратно счищал пыль с ботинок носовым платком. Карлос промчался мимо него к карете, стоявшей возле его отдельного входа, — безмолвной, с закрытыми дверцами, таинственной и устрашающей.
Карлос рванул дверцу. Из угла старой колымаги ему навстречу привстала закутанная в черную кружевную мантилью женская фигура и взволнованно произнесла:
— Прошу вас, подарите мне одну минуту! Я должна поговорить с вами!
У Карлоса отлегло от сердца. Это была графиня Гувариньо! Но, тут же вознегодовав, он жестоко обрушился на нее:
— Что за идиотская выходка? Что вы от меня хотите?
И он уже собрался захлопнуть дверцу; но графиня в отчаянии распахнула ее и закричала, не постеснявшись кучера, спокойно теребившего пряжку постромок:
— А кто виноват? Почему вы так жестоки со мной? Уделите мне одну минуту, я должна поговорить с вами!..
Карлос, еле сдерживая ярость, залез в карету.
— Сделай круг по Атерро, — крикнул он кучеру. — И не торопись!
Старый рыдван поплелся по мостовой; и в темной тесноте кареты, под дребезжание оконных стекол, резко и раздраженно прозвучали те же самые слова:
— Какое безрассудство! Какая глупость!..
— А кто виноват? Кто виноват?..
На Рампа-де-Сантос карета замедлила ход. Гнев Карлоса немного поостыл, и он уже раскаивался в своей грубости; повернувшись к графине, он мягко и почти также ласково, как прежде, упрекал ее в неосторожности… Разве не лучше было написать ему?
— Зачем? — возразила она. — Чтобы вы мне не ответили? Для вас мои письма все равно что докучливые просьбы о подаянии!..
Задыхаясь, графиня откинула мантилью. Карета бесшумно и неторопливо катилась вдоль реки, и громкие, тоскливые вздохи графини тревожили слух Карлоса. Он сидел неподвижно и молчал, испытывая крайнюю неловкость, и время от времени глядел сквозь грязное стекло на темную гладь уснувшей реки и смутные очертания фелюг. Лошади, казалось, засыпали на ходу; а жалобы графини текли нескончаемым потоком, скорбные, язвительные, пропитанные горечью:
— Я просила вас прийти к тете — вы не пришли… Я писала к вам — вы не ответили… Я хотела объясниться с вами начистоту, но вы нигде не появляетесь… И ничего: ни карточки, ни одного слова, ни хоть какого-нибудь знака… Грубое пренебрежение, и только… Я знаю, я не должна была приезжать… Но я не могла, не могла!.. Я хочу знать, что я вам сделала. Что случилось? Что я вам сделала?
Карлос увидел ее глаза, затуманенные слезами, — они тщетно ловили его взгляд. У него не хватало мужества посмотреть ей прямо в лицо, и он пробормотал, претерпевая мучительную пытку:
— Но, дорогая… Все это говорит само за себя, разве тут нужны объяснения?
— Разумеется, нужны! Мне нужно знать, что это — мимолетное охлаждение, вызванное какой-нибудь обидой, или окончательный разрыв?
Карлос заерзал в своем углу, не находя подходящих слов, — ну как объяснить ей, что его чувства к ней иссякли… Он мог лишь уверить ее, что не таит никакой обиды. Их отношения были всегда столь возвышенны, зачем же он стал бы унижать их мелочным недовольством…
— Значит, это окончательный разрыв?
— Нет, нет…
— Но тогда все-таки что же?
Карлос не отвечал. Графиня в отчаянии схватила его руку:
— Скажите же! Скажите хоть что-нибудь, ради бога! Имейте мужество объяснить мне, в чем дело!
Да, она была права… Недостойно вести себя столь трусливо, уклоняться и вилять, бормоча жалкие слова. Она должна знать правду.
— Хорошо. Пусть будет так. Я скажу: наши отношения следует изменить…
Но тут Карлос вновь заколебался, и правда увяла на его устах: он не мог высказать ее женщине, умиравшей от любви к нему.
— Изменить, я хочу сказать… мы могли бы превратить каприз страсти, который, увы, не вечен, в пленительную и благородную дружбу…
Мало-помалу он обрел дар речи и с легкой назидательностью, вкрадчиво, под медленный стук колес, принялся убеждать графиню в преимуществах подобной дружбы… Чем кончилась бы их связь? Да тем, чем обычно кончаются любовные связи. Однажды все откроется и их чудесный роман станет предметом скандальных пересудов; если же удастся сохранить тайну надолго, то их отношения со временем перестанут отличаться от супружеского союза, лишившись новизны и утонченности. Так или иначе, но, встречаясь здесь, в Лиссабоне, или в Синтре и других местах, они не смогут скрыть свою страсть от светских сплетников и интриганов. А для тех, кто обладает гордой и нежной душой, невыносимо сознавать, что об их любви осведомлены все кому не лень, вплоть до кучеров наемных карет! Нет… И здравый смысл, и утонченный вкус — все указывает им на необходимость расстаться. Она сама впоследствии станет его благодарить… Разумеется, отказ от столь сладостной привычки тяжел для них обоих и он далек от того, чтобы чувствовать себя счастливым. Вот почему он не мог собраться с духом и написать ей… Но все же они должны найти в себе силы и не видеться по крайней мере несколько месяцев. А затем постепенно недолговечный и опасный каприз преобразится в добрую, прочную и долгую дружбу.
Карлос замолчал; и услышал, что графиня, полулежавшая в углу кареты в полуобморочной позе под своей мантильей, тихо плачет.
