много лет не ел простой деревенской пищи… Когда же хозяин с важным видом и словно оказывая им милость водрузил на ничем не покрытый стол огромное блюдо с вожделенной яичницей, Кружес потер руки от удовольствия, находя все это восхитительно деревенским.
— В Лиссабоне невозможно жить здоровой жизнью! — проговорил он, накладывая себе полную тарелку. — А ты что же, ничего не съешь?..
Карлос, чтобы составить ему компанию, попросил чашку кофе.
Кружес, поглощая с жадностью яичницу, вдруг воскликнул с набитым ртом:
— Рейн, должно быть, тоже великолепен!
Карлос недоуменно взглянул на него, потом рассмеялся. При чем тут Рейн? А при том, что стоило Кружесу покинуть хоть ненадолго родные пенаты, как им овладела жажда странствий и новых впечатлений. Он хотел видеть горы, чьи вершины покрыты вечными снегами, реки, о которых упоминает история. Его мечтой было посетить Германию, обойти ее всю пешком, с котомкой за плечами, эту священную землю, родину его богов — Бетховена, Моцарта, Вагнера…
— А в Италию ты поехать не хочешь? — поинтересовался Карлос, закуривая сигару.
Маэстро сделал презрительный жест и разразился одной из своих загадочных фраз:
— Одни контрдансы!
Карлос рассказал ему, что они с Эгой собираются зимой в Италию. По мнению Эги, путешествие по Италии — необходимая гигиена для разума и чувств: невозмутимое величие ее мраморных статуй дает отдых сумасбродному воображению нервного обитателя Пиренейского полуострова.
— Наше воображение, напротив, более всего нуждается в плетке, — проворчал Кружес.
И он снова заговорил о нашумевшей статье Эги, напечатанной в «Иллюстрированной газете». Кружес полагал, о чем он и сказал вчера во всеуслышание, что Эга просто обезумел и довел свое раболепство перед Коэном до неприличия. К тому же огорчительно, что Эга, с его талантом и столь пылкой фантазией, ничего не делает…
— Никто ничего не делает, — возразил Карлос, потягиваясь. — Вот ты, например, что ты делаешь?
Кружес на мгновенье задумался, затем пробормотал, пожав плечами:
— Если я даже и напишу гениальную оперу, кто возьмется ее поставить на сцене?
— А если Эга напишет гениальную книгу, кто станет ее читать?
И маэстро заключил:
— Проклятая страна! Я, пожалуй, тоже выпью кофе.
Лошади отдохнули. Кружес заплатил по счету, и они отправились дальше. Вскоре дорога пошла по однообразной равнине, которая показалась им бесконечной. По обе стороны, куда только достигал взор, тянулась темная, унылая земля, а над головой простиралась бездонная синева неба, тоже наводившая тоску своей неизменностью. Размеренная рысь лошадей монотонной дробью рассыпалась по дороге. Нигде ни звука, лишь изредка птица в стремительном полете рассечет воздух, покидая неприютные места. В экипаже один из лакеев спал, а Кружес, отяжелевший после обильной пищи, рассеянно и меланхолически созерцал атласные конские крупы.
Карлос меж тем размышлял о том, что же повлекло его в Синтру. Он и в самом деле хорошенько не понимал, почему он едет туда, но вот уже две недели он не видел ее — женщину, чья походка напоминала ему шествующую по земле богиню, и не окунался, пусть на миг, в глубокую черноту ее глаз; и вот сегодня, полагая, что она в Синтре, он мчится туда. Он ничего не ждет и ни на что не надеется. Он даже не знает, застанет ли он ее там: быть может, она уже уехала. Но он едет туда: и ему радостно думать о ней здесь, сейчас, радостно будет въезжать под сень деревьев Синтры… И все же вдруг там, в старом отеле Лоренс, он увидит ее идущей по коридору, слегка коснется, проходя, ее платья, услышит ее голос? Если она остановилась в этом отеле, она непременно придет обедать в зал ресторана: Карлос так хорошо помнил этот зал, где ему так хочется поскорее очутиться, — невзрачные муслиновые занавески, скромные букеты на столах, два старинных громадных медных светильника… Она войдет туда, белокожая, светловолосая Диана-охотница; Дамазо представит ей своего друга Майа, и эти черные глаза, которые сверкали ему издали двумя звездами, медленно взглянут в его глаза; и, быть может, она на английский манер протянет ему руку…
— Наконец-то доехали, — воскликнул Кружес со вздохом облегчения.
Уже показались первые дома Синтры; вдоль дороги зеленели деревья, и в лицо веяло свежим и прохладным ветерком с гор. Экипаж медленно покатился по густо-зеленому Рамальяну. Его тенистый покой завораживал путешественников ленивым и убаюкивающим шелестом ветвей и еле различимым рокотом бегущей воды. Плющ и мох окутывали зеленым покровом ограды. Солнце пронзало длинными стрелами листву. Легкий, бархатистый воздух плыл, омывая молодые побеги; со всех сторон из гущи ветвей доносился негромкий щебет птиц; и уже здесь, на проезжей дороге, можно было ощутить еще недоступные глазу торжественное величие могучих утесов и благостный мир сельских ферм… Кружес дышал жадно и глубоко.
— А где находится отель Лоренс? В горах? — спросил он, уже обуреваемый желанием пробыть по крайней мере месяц в этом раю.
— Мы не поедем в отель Лоренс, — отвечал Карлос, очнувшись от своей задумчивости и поторапливая лошадей. — Мы остановимся у Нунеса, там гораздо лучше!
Решение остановиться у Нунеса осенило Карлоса внезапно, едва они проехали мимо первых домов Сан-Педро и экипаж покатился по дороге, где он мог повстречаться с «ней» в любую минуту. Тогда его вдруг охватила робость, смешанная с гордостью и самолюбивым опасением уронить себя в ее глазах такой назойливостью: ведь он последовал за ней в Синтру, не будучи даже ей представлен, да еще поселится с ней под одной крышей и займет место за одним и тем же столом в ресторане… Кроме того, ему была неприятна мысль, что его познакомит с ней Дамазо: воображение уже рисовало ему, как краснощекий и одетый по-пейзански Дамазо церемонным жестом станет представлять ей «своего друга Майа» и будет к месту и не к месту «тыкать» ему и всячески афишировать свою дружбу с «нею», гипнотизируя ее нежными взглядами… Нет, это было бы невыносимо…
— Мы едем к Нунесу, у него лучше кормят.
Кружес не отозвался: он примолк, очарованный, и с, религиозным благоговением созерцал тенистое великолепие рощ, скалистые отроги горной цепи, на миг различаемые сквозь облака; с наслаждением впитывал насыщенный ароматами воздух и вслушивался в ласковое журчанье вод, сбегающих с гор в долину…
Только при виде Королевского дворца уста его разомкнулись:
— Да, в нем есть cachet![51]
Дворец восхитил его более всего остального: массивный, безмолвный, лишенный архитектурной помпезности и традиционных башен, воздвигнутый по древнему обычаю посреди крепости, он своими прелестными окнами в стиле мануэлино, которые придавали ему истинно королевское величие, смотрел на лежавшую окрест ярко-зеленую долину; а на его крыше возвышались две дымовые трубы конической формы, столь огромные, почти заслонявшие горизонт, словно весь дворец был сплошной кухней и ее размеры свидетельствовали о чудовищном обжорстве короля, ежедневно поглощающего целое королевство…
И когда экипаж остановился у дверей отеля, Кружес боязливо огляделся вокруг, как будто ждал, что вот-вот раздастся грубый окрик дворцового стражника.
Карлос меж тем соскочил с сиденья и допрашивал слугу, спустившегося, чтобы взять чемоданы:
— Ты знаешь сеньора Дамазо Салседе? Он здесь, в Синтре?
Слуга превосходно знал сеньора Дамазо Салседе. Как раз вчера он видел, как сеньор направлялся в бильярдный зал с неким чернобородым господином. Должно быть, сеньор остановился у Лоренс, поскольку к Нунесу он обычно приезжает кутить с девицами.
— Две комнаты, и поскорей! — распорядился Карлос, радуясь, как ребенок, тому, что «она» здесь, в Синтре. И с отдельной столовой для нас двоих, где мы могли бы завтракать.
Кружес, подойдя к ним, стал возражать против отдельной столовой. Он предпочел бы сидеть за общим столом в ресторане. Там порой попадаются такие персонажи…
— Хорошо, — согласился Карлос, улыбаясь и потирая руки, — накрывайте завтрак в ресторане или
