тростью.
Они замолчали. Кружес любовался садом, расположенным под стеной, где они сидели. Сад, весь засаженный кустарником, цветами и деревьями, напоминал зеленое гнездо; он задыхался от буйной растительности, пощадившей лишь небольшое пространство, где круглый полупересохший прудик с двумя- тремя кувшинками на застывшей поверхности воды отливал зеленью, отражая густые переплетения ветвей. То тут, то там среди прекрасно-необузданной листвы глаз натыкался на следы дурновкусного украшательства: на виток узенькой, как лента, высветленной солнцем дорожки, навязчивую белизну гипса. В доступных взору уголках сада, несомненно принадлежавшего людям с достатком, алоэ и кактусы соседствовали с редкими тепличными растениями, раскидистые ветви араукарий просовывались сквозь темные иглы стройных сосен… И здесь же слегка трепетали, распространяя аромат розовых цветочных гроздьев, лезвиеобразные листья печальной изгнанницы пальмы. Кое-где сплошным ковром белели грациозные маргаритки; вокруг одинокой розы парами вились бабочки.
— Как жаль, что такой прекрасный сад не принадлежит какому-нибудь художнику! — пробормотал маэстро. Только художник способен оценить всю прелесть этих цветов, этих деревьев, этих звуков…
Карлос улыбнулся. Художники, сказал он, любят в природе только линию и цвет. А чтобы выращивать тюльпаны, поливать гвоздики, оберегать от утренних холодов побеги акации — для этого нужен именно владелец-буржуа, который каждое утро, нахлобучив старую шляпу и вооружившись лейкой, возделывает свой сад, и эти деревья и растения для него — вторая безмолвная семья, за которую он тоже в ответе…
Кружес, слушавший его рассеянно, воскликнул:
— Вот черт! Не забыть бы мне про сладкие пирожки!
Стук колес прервал его: по дороге, со стороны дворца Семи Вздохов, мчалась рысью открытая коляска; Карлос вскочил, уверенный, что это едет «она» и он увидит сейчас ее прекрасные, сверкающие, подобно звездам, глаза. Но мимо проехал какой-то старик с длинной, как у патриарха, бородой, и с ним пожилая англичанка в голубой раздуваемой ветром вуали; на коленях она держала огромный букет цветов. Следом за коляской, в облаке поднятой ею пыли, показался высокий мужчина, одетый в черную пару, в надвинутой на глаза широкополой панаме. Кружес разглядел знакомые романтические усы и закричал:
— Смотри-ка, Аленкар! О! Наш славный Аленкар!
Поэт, пораженный, остановился посреди дороги и распростер навстречу друзьям свои объятия. Спустя мгновенье он, со свойственной ему шумной горячностью, прижал Карлоса к груди, а Кружеса даже расцеловал: ведь он знал его еще ребенком, Кружес для него все равно что сын. Черт возьми! Вот сюрприз так сюрприз — он не радовался бы так, получи он герцогский титул! Какое счастье встретить их здесь! И каким ветром их сюда занесло?
Не ожидая ответа на свой вопрос, Аленкар тут же выложил им все о себе. Он в очередной раз застудил горло, его стало лихорадить, и Мело, добрый Мело, посоветовал ему подышать свежим воздухом. А где еще воздух лучше, чем в Синтре: здесь дышится вольно не только легким, но и сердцу, не так ли, мальчики? Вот он и прибыл сюда вчера омнибусом.
— И где ты остановился, Аленкар? — спросил Карлос.
— Как ты полагаешь: где я могу остановиться, сынок? Разумеется, у моей старушки Лоренс. Бедняжка! Она очень сдала. Но она — мой старый друг и почти сестра… А вы — какого черта? Куда вы направляетесь с этими цветами в петлицах?
— Ко дворцу Семи Вздохов… Маэстро никогда его не видел.
Ну, тогда он тоже вернется с ними туда! У него здесь нет других занятий, кроме как дышать свежим воздухом и предаваться размышлениям. Все утро он бродил вот так, без цели, искал плоды фантазии в зеленой листве деревьев. Но теперь он отправится с ними: его долг оказать эту честь маэстро…
— Ведь все эти места столь дороги мне! Здесь нет ни одного деревца, которое не было бы мне знакомо… Я не хочу мучить вас стихами, но все же напомню вам, строки, сочиненные мною во дворце Семи Вздохов и вдохновленные им…
Теперь вы видите, мальчики, что я в самом деле недурно знаю эти места…
Поэт многозначительно вздохнул, и некоторое время они шли молча.
— Скажи мне, Аленкар, — тихо спросил его Карлос, взяв под руку и принуждая остановиться. — Дамазо тоже там, в отеле Лоренс?
Нет, Дамазо там нет, иначе он, Аленкар, его бы непременно встретил. Правда, вчера он сразу же лег, устав с дороги, но нынче утром вместе с ним завтракали только двое юношей-англичан. Кроме них он видел еще прелестную породистую собачку — она лаяла в коридоре…
— А вы где поселились?
— У Нунеса.
Поэт, вновь замедлив шаг, с одобрением посмотрел на Карлоса:
— Как хорошо ты сделал, что привез сюда Кружеса, сынок! Сколько раз я уговаривал его сесть в омнибус и поехать в Синтру хоть на два денька. Но разве его оторвешь от фортепьяно? А ведь именно для музыки, для вдохновения, для того, чтобы понять Моцарта и Шопена, и нужно увидеть всю эту красоту, услышать мелодии в шелесте листвы…
Аленкар понизил голос, указывая на маэстро, который рвался вперед, увлекаемый восторгом:
— У него большой талант, он сочиняет превосходную музыку!.. И мать у него на редкость достойная женщина.
— Взгляните-ка сюда! — закричал Кружес, останавливаясь и поджидая их. — Какой прекрасный уголок!
И Кружес показал им на отрезок дороги, зажатый между старыми, увитыми плющом стенами и затененный раскидистыми деревьями, чьи ветви, тесно переплетясь между собой, образовали живой навес из листвы, сквозь которую, словно сквозь сеть, просачивалось солнце, и на земле дрожали пятна солнечного света; в тенистом безмолвии бежала и пела вода невидимого источника.
— Если ты жаждешь прекрасного, Кружес, — отозвался Аленкар, — тебе нужно подняться в горы. Там — ширь, там — облака, там — величие…
— Нет, эта красота мне больше по душе, — пробормотал Кружес.
Его застенчивой натуре, по-видимому, и впрямь были милее вот такие уединенные уголки с зелеными деревьями и остатками древней, заросшей мхом стены; тенистые, покойные места, где особенно уютно неторопливым раздумьям…
— Впрочем, сынок, — продолжал Аленкар, — в Синтре все божественно. Здесь нет ни одного уголка, который не был бы готовой поэмой. Взгляни вот, какой очаровательный голубой цветочек!
И поэт бережно сорвал цветок.
— Идемте же наконец, — торопил их Карлос, проявляя нетерпение; услыхав от Аленкара о породистой собачке, он теперь был уверен, что «она» остановилась у; Лоренс и он скоро ее увидит.
Они поспешили к дворцу Семи Вздохов, и тут Кружеса постигло разочарование. Он увидел обширный поросший травой двор, в глубине которого небольшой и весьма запущенный, с выбитыми стеклами, дворец гордо возносил над аркой к небесам свой огромный герб. С детства Кружес воображал себе этот дворец стоящим среди живописного хаоса скал, взметнувшихся над долиной, и все это рисовалось ему при свете луны и под звуки гитары… Представший перед ним дворец обманул его ожидания.
— Вся наша жизнь состоит из обманутых ожиданий, — сказал Карлос. — А теперь — вперед!
И он торжественно зашагал через двор, а маэстро, которого не покидало веселье, снова закричал ему вдогонку:
— Вам, разумеется, лучше это знать, сеньор Майа, вы же известный знаток испанок!..
