терапевтических целях Теодор должен молчать, – князь потрепал Федора по щеке и под столом больно наступил ему на ногу.
– Господин Гурджиев, я с большим уважением отношусь к вашим методикам, но позвольте заметить, что люди, страдающие заиканием, должны разговаривать как можно больше. Молчание только усугубляет проблему, – мягко произнес доктор, повернулся к Федору и заговорил по-итальянски.
Князь, очевидно, не ожидал этого, он насупился, нервно покрутил перстень на мизинце, глухо, с пафосом произнес:
– У нас с вами разный подход к человеческим недугам, Эрни. Вы лечите тело, я исцеляю душу.
– Георгий, вы же утверждаете, что нет никакой души, – ехидно заметил доктор.
Князь ничего не ответил. Моника принесла еду. Он с жадностью накинулся на говядину. Федор решил воспользоваться паузой, на всякий случай отодвинул ногу подальше от тяжелого княжеского ботинка и обратился к доктору по-немецки:
– Господин Крафт, меня зовут Федор Агапкин, я русский, никогда не был учеником господина Гурджиева, заиканием не страдаю, приехал из Москвы специально, чтобы встретиться с вами.
– Знаете, я почему-то так и подумал, – доктор весело улыбнулся, – господин Гурджиев известный шутник и мистификатор.
– Вся наша жизнь сплошная мистификация, – заявил князь с набитым ртом. – Эрни, говядина отличная, вы оказались правы.
– Я рад, что вам вкусно, Георгий, – кивнул доктор и обратился к Федору: – Итак, ваша фамилия Агапкин и вы приехали из Москвы. Позвольте узнать, кто вы по профессии?
– Врач, хирург.
– Где вы учились?
– Медицинский факультет Московского университета, кафедра мозговой хирургии, – быстро произнес Федор.
Если бы не появилась Моника с двумя чашками кофе, он бы не удержался и ляпнул, что учился у профессора Свешникова. Он заметил, что князь отвлекся от говядины, навострил уши. И еще ему вдруг показалось, что, когда он представился, у доктора изменилось выражение лица.
«Он что-то знает обо мне, – подумал Федор, – он так точно повторил мою фамилию, для немца непривычную, трудно произносимую, и прежде всего спросил, где я учился. Но откуда, от кого он может знать? У Михаила Владимировича давно нет с ним никакой связи. Я нарочно назвал кафедру мозговой хирургии, было бы логично, если бы он сам задал вопрос о профессоре Свешникове. Может, сейчас спросит?»
Доктор отхлебнул кофе, вытащил серебряный портсигар, открыл, размял папиросу, но прикуривать не стал.
– Господин Агапкин, мне бы хотелось о многом с вами поговорить. Меня очень интересует, как сегодня обстоит дело с медициной в России. Я со студенческих лет дружу с некоторыми русскими врачами, их судьба беспокоит меня. У вас ко мне какие-то вопросы медицинского характера, верно?
– Да, конечно. Исключительно медицинского.
– Ну, вот, в таком случае мы с вами обязаны поступить гуманно, избавить господина Гурджиева от наших скучных профессиональных разговоров. Вы дождя не боитесь?
– Я люблю гулять под дождем! – Федор залпом допил свой кофе и вскочил.
– Отличная идея, мы все вместе отправимся гулять в Английский сад, – сказал князь, спешно дожевывая капусту.
– Нет, Георгий, вам не стоит идти с нами. Вы плохо выглядите, простудитесь, не дай бог, я буду чувствовать себя виноватым. – Доктор подозвал официантку: – Моника, сварите, пожалуйста, для этого господина очень крепкий кофе, чтобы было побольше гущи. Кофейную гущу он обычно ест на десерт.
Глава двадцать третья
В честь возвращения Йорубы домой из Африки, с сафари, президентский дворец готовился к банкету. Фазиль позвонил с утра в номер и смущенно сообщил, что по распоряжению Германа Ефремовича все приглашенные обязаны соблюдать дресс-код. Мужчины могут явиться только в смокингах, женщины – в вечерних платьях.
– Йоруба знает, что у вас ничего такого с собой нет. Я вас отвезу в специальный бутик, там что-нибудь подберете, напрокат. Банкет сегодня вечером.
Словно по заказу, был солнечный день, без ветра, с оттепелью. В сквере перед отелем расчирикались воробьи, как будто уже наступила весна.
– Доброе утречко. Денек выдался чудненький! – воскликнула администраторша, когда они спустились к завтраку. – Сама природа радуется возвращению нашего дорогого Германа Ефремовича. Без него жизнь идет скучно, сиротливо, а вот приехал, солнышко наше, и погода стала солнечной. Софья Дмитриевна, – произнесла она после паузы уже другим, не восторженным, а интимным тоном, – для вас специально пригласили парикмахера, визажиста. Милости прошу в наш косметический салон.
– Спасибо, я обойдусь, – ответила Соня, стараясь не встречаться глазами с просветленным голубым взглядом.
– Софья Дмитриевна, от всей души советую воспользоваться. Спа, тайский массаж, всего пара часиков, и вы неотразимы, вам позавидуют звезды. А звезд во дворце Германа Ефремовича сегодня будет много. Короче, чисто по-женски, по-дружески очень вам советую воспользоваться.
– Софья Дмитриевна неотразима и без ваших спа, – сказал Дима, – если вам не сложно, пожалуйста, оставьте нас в покое.
– Но как же, Герман Ефремович лично распорядился, чтобы Софью Дмитриевну привели в порядок лучшие мастера. Парикмахер из Парижа, визажист из Берна специально приглашены для обслуживания вип-гостей и прежде всего для вас, Софья Дмитриевна, – продолжала ворковать администраторша, не обращая внимания на Диму.
– Послушайте, если вы сейчас же не испаритесь, мы уйдем завтракать куда-нибудь в другое место. И вообще нам надоел ваш отель. Вы слишком навязчивы. Я непременно поделюсь впечатлениями с Германом Ефремовичем, – спокойно произнесла Соня и решилась наконец прямо взглянуть в сияющие голубые стекляшки.
Администраторша застыла с раскинутыми, приподнятыми руками, как физкультурница на мозаичном панно. Улыбка стала оползать, губы перекосились, по румяным гладким щекам прошла быстрая волнообразная судорога. Сместились, хаотично задвигались лицевые мышцы, точно как это было у горничной Лойго, но вдобавок у администраторши еще и дыбом поднялась желтая челка и раздалось странное, с присвистом, шипение.
Не успев сообразить, что происходит, Дима вскочил и встал между Соней и администраторшей. Рука рефлекторно потянулась к кобуре, спрятанной под широким свитером.
Тихое однообразное шипение превратилось в речевой поток, в страшную, грязнейшую матерную брань, со смертельными проклятиями.
Впрочем, длилось это не более минуты. Руки упали. Лицевые мышцы успокоились, сложились в обычную любезную улыбку. Брань стихла, словно поток втянулся назад, в темное нутро этого интересного существа. Желтая челка плавно опустилась, накрыла узкий лобик. Пятясь задом, бормоча извинения и пожелания от всей души приятного аппетита, приятного дня, чудесного незабываемого вечера, существо удалилось, исчезло за стойкой бара.
– Пойдем отсюда, позавтракаем в кафе, – сказала Соня.
Они молча поднялись в номер, оделись. Дима повесил Сонину сумку с ноутбуком на плечо, и только когда они вышли из отеля, спросил шепотом:
– Что это было?
– Не знаю, – также шепотом ответила Соня, – впрочем, догадываюсь. И ты догадываешься, но боишься себе признаться. Кстати, я такое уже видела. У твоей подружки горничной Лойго с лицом происходило примерно то же. Правда, волосы дыбом не вставали и проклятий она не изрыгала.
Машина уже ждала. Дима попросил шофера отвезти их в какое-нибудь кафе, где можно позавтракать.
